Сибирские огни, 2001, № 1

исчезла. А теперь вот, говорите, нашлась у него в,подкладке, зашитая? Ну, сыно-ок!.. Фараон добавил, что перед побегом Николаи всем давал подержать эту серёжку в руках. Как бы «метил» их своим чудесным талисманом. После чего Фараон привезет серёжку домой и положит ее на стол перед своей матерью. Та долго изумленно будет смотреть, потом беззвучно то ли заплачет, то ли засмеется и выложит другую такую же. А вскоре Фараон узнает, что слух о том, что Николай Чёрный стоит у него «на контакте», дошел до урок, и блат-комитет на сходняке постановил опустить Черны­ ша. Что вскоре и произошло. О чём была распространена среди блатных малява с сообщением. Теперь зовут Черныша — Настёной. На египетский лад— автоматически отме­ тил Фараон, когда узнал, — это будет звучать как Нефертити. Такая вот жестокая любовная история. КОЗЛЫ Интеллигенция?! Слово-то какое поганое! И звучит-то как по-хамски. К. Леонтьев С детства я мечтал быть бандитом. Не вором, пусть даже и в «законе», не жульманом, не карманником-щнпачем, не мошенником-кидалой, и даже не медвежатником-взломщиком сейфов, а именно — бандитом (ст.77 УК). Безжалостным, но благородным гангстером. Эдаким совре­ менным Дубровским. Русским Робин Гудом. Тем более, что дядья, убийцы-душегу­ бы, «друзья народа», тянувшие во времена Берии длинные лесоповальные срок« по расстрельным статьям (102 и 104 УК), такого порассказали из своего бурного, овеян­ ного легендами прошлого, что впечатлений хватает до сих пор, криминал сочинять и выдумывать почти не приходится, стоит покопаться в памяти, вспомнить что-ни­ будь из их рассказов, — и пожалуйте получать гонорар. С феней и «благородным русским» матом познакомился гораздо раньше, чем с языком нормальным, а тем паче с литературным. Знал половину статей в Уголов­ ном Кодексе, знал все тюремные масти, а фамилию свою узнал лишь в школе. И поначалу даже возмутился от ее неблагозвучности, подумал, что происки учитель­ ницы... Короче, все предпосылки были, чтоб из меня вырос какой-нибудь Кирпич или Утюг, или Центнер (как дразнили в детстве), но судьба, увы, распорядилась ина­ че. Я не выбирал свой путь, он сам как-то выбрался, и потому среди этой склизкой прослойки, среди этих прокладок с крылышками и без — я суровый гангстер, не прощающий обид чечен, а среди братков бандитов — гнилой интеллигентишка. И очень, очень, поверьте, очень жаль, что не наоборот. Когда выстукиваю это на машинке, из магнитофона несется презрительный го­ лос певца-поэта. Песня-вызов: В труде — умелые руки, Всё говорят, как есть. Но кому от этого радость? Кому от этого честь? А ведь и вправду. Разве способен к полету духа и чистым, возвышенным, не­ меркантильным помыслам манерный гомик, похожий на умытую и причесанную свинью, обожающий солдатиков, которые то и дело его колотят— любя, конечно же, любя? Или вертлявый, прилизанный тип, не глядящий в глаза, со слюнявыми губами, вожделенно ждущий банальных резолюций какого-нибудь фердыщенки? Или безоб­ ВЯЧЕСЛАВ ДЕГТЕВ УРЩъ РАССКАЗЫ