Сибирские огни, 2001, № 1

ВЯЧЕСЛАВ ДЁГТЕВ « а РАССКАЗЫ БЛАГОДАТЬ «...и которые прикасались, исцелялись». (Мф.14,36) Вот молодой француз российского происхождения по имени Савелий (он назы­ вает себя на ветхозаветный лад — Савлом) стоит в пустынной церкви города Глотова, где звучит заказанная им панихида. «Яко по суху пешешествовав Израиль, по без­ дне стопами, гонителя фараона видя потопляема, Богу победную песнь поим, вопияше», — тоненько восклицает сухонький батюшка с бородкой клинышком, по­ хожий на пастушка, а хор ему вторит: «Пресвятая Богородице, спаси нас». Толстый дородный дьякон берет тоном ниже, и гудит, и гудит, как в бочку: «Каплями подобно дождевным, злии и малый дние мои, летним обхождением оскудевающе помалу, исчезают уже: Владычице, спаси мя». Француз держит свечку и крутит головой, рассматривая церковь. Она старин­ ная, просторная, гулкая, своды исчезают где-то в сизом свечном дыму, и кажется ему, что тоска, мучившая его последнее время, всё время пребывания в этой варвар­ ской стране, стране предков, несколько отпускает, отступает куда-то, словно бы пря­ чется — надолго ли? Весь притвор, весь угол над певчими, все столбы внутри церкви увешаны странными какими-то иконами, явно неканонического письма — это Савл, как специалист, определяет с одного погляда. Есть в них, в этих иконах, что-то неясное и необычное, что-то то ли от древних мастеров, то ли от «краснушек», иконописных лубков, то ли от Брейгеля Старшего, «Мужицкого», то ли просто через эти расписан­ ные доски врывается прямо в душу безумие и идиотизм окружающей жизни. Неуж­ то все-таки старина? Но откуда так много? Целый угол... Не может быть, чтобы сейчас так писали, да притом такими красками. Замерев, как и подобает скорбяще­ му, стоит Савл, склонив голову, и время от времени искоса поводит вокруг себя взглядом, — он поводит взглядом по тябловому иконостасу, по всем его «чинам»: деисусному, праздничному, пророческому, страстному, апостольскому, — и каж­ дый раз, стоит провести взглядом по рядам икон, что-то происходит с ним, он это чувствует, что-то, не подвластное разуму. Странно, ничего вроде особенного, обыч­ ные самодельные иконы, притом точно неканонического письма, — малюет, не­ бось, их какой-нибудь дерзкий местный богомаз из слободки, что ниже церкви, под горой... «Дерзай, чадо!» — говорит в это время в слободке, что под церковью, русский богомаз и мраморным курантом начинает растирать на гранитной плите пирамидку ртутной киновари, несколько досадуя, что приходится применять старую киноварь, ведь так и не удосужился приобрести сурика, пусть не кашинского, хотя бы простого «железного». Из близкой церкви на горе в его подслеповатую мастерскую вплывают звуки панихиды — кого-то отпевают, отмечает он и шепчет: «Со святыми упокой, Господи, и прости прегрешения, вольныя и невольныя». Звуки упрямо вплывают в полутемную комнату, отвлекая от работы. Трепещут лампады, и черный дрозд на жёрдочке зябко ерошит черные свои перья... Неслышно входит тетя Ася, прислонясь к косяку, смотрит просяще и преданно, по-собачьи. Опять будет денег клянчить на опохмелку, ишь нос-то у нее красный какой и глаза слезятся. Молча указывает ей на подставку, прикрытую шелковыми воздухами, под которыми стоят конусы зеленой краски: тут и тереверда (зеленая земля), и простая ярь, и ярь-медянка веницейская, и празелень, и зелень малахитовая, и зелень горная. Все эти краски надо бы растереть, приготовить для работы. Тетя Ася понимает без слов, дело нехитрое, выхватывает курант, и ну швыркать, только зеле­ ная пыль столбом, а он тем временем начинает готовить доску, круглую, как блюдо, 124