Сибирские огни, 2001, № 1

и горькое одновременно. Как этот гречишный мед. Мается, мается, тропка все сужается. Хоть с вином, на люди, хоть один-вдвосм, Мается, мается, глянь — вот-вот сломается. Чтоб ему признаться, что дело только в кем?.. Так что, сын мой, не забивай голову неразрешимыми вопросами, эти вопросы вечные, до нас их не решили и после нас вряд ли разрешат, живи просто, ешь-пей в удовольствие и веселись с друзьями, когда весело и пока молод, и пока тебе еще может быть весело просто так, без причины, еще успеешь наплакаться и нагоревать­ ся, когда друзья и близкие начнут предавать; не осуждай за это ни друзей, ни кого другого, ибо слаб человек по природе своей; попытайся жить по тому закону, что вложен в тебя Свыше, и не преступай его; люби ту, которая тебя любит и которой нужен именно ты, в успехе и неудачах, со всеми твоими изъянами и недостатками, и не ищи других, все равно всех женщин не обнимешь, а если и дерзнешь это сделать — то я скажу, что занятие это неблагодарное, и со всеми все одинаково, и количество на этом поприще никогда не переходит в качество; по силам и возможностям делай то дело, к которому лежит твоя душа и из-за которого, если придется, нужно будет сломать свою судьбу— может, только тогда и постучится к тебе радость в сердце. Но только радость. На счастье же лучше и не рассчитывать, оно — как зарница далекая, как золотинка в грязи... И помни, что на свете есть только одно, из-за чего не стоит жалеть своей жиз­ ни, — это творчество. А творчество без веры мертво. А веры не бывает без Бога... Как каждому дается бессмертная душа, даже самому последнему злодею и душе­ губу, так каждому дается искра Божья. Нужно только суметь найти ее в себе. Укрыть в ладонях и раздувать, и служить потом очистительному тому пламени. И тогда ты не одинок в своем одиночестве, оно сделается исполнено возвышенного смысла, и только это самопожертвование, это самосожжение даст тебе право создать свой, ирреальный, собственный мир, свою виртуальную оболочку, и по­ грузиться в то иное измерение, и пребывать там; и лишь тот, иной мир, мир не от мира сего, будет к тебе ласков и справедлив, и подвластен тебе; и никому не будет туда хода, кроме тебя; и тот мир не уйдет, не исчезнет с тобой вместе. И, как Бог, никогда не предаст. Только из-за этого, я считаю, и стоит ломать свою судьбу, только из-за этого, уверен и утверждаю, можно и нужно корежить бренное наше существование. После чего сын поднимается и замечает, что все это, отец, смахивает на оправ- дывание. Не жизнь у тебя получается, а какой-то аквариум. Ну что ж, пусть будет так! — отзываюсь я и жалею, что затеял этот разговор: видно, рано еще... А может, брава­ да? Ну значит, все равно — рано. Сын уходит в темноту голубого августовского вечера — вот и еще одна челове­ ческая трагедия! — милый, наивный дуралей, он еще не ведает, в каком боку у него сердце, водка для него пока что горька, а грёзы — сладки, — иди, совершай свои благоглупости, я же остаюсь один на своем празднике одиночества. Один-вдвоем в сладко-горьком одиночестве. Что как этот густеющий мед... Ведь в сущности, всякая жизнь — трагедия. В белом кошелечечке да медные деньги, В золотой купели — темнота да тюрьма. Небо на цепи, да в ней порваны звенья, Как пойдешь чинить, ты все поймешь сама... Сын спешит, он боится опоздать на встречу со своими друзьями, которые наи­ вно-свято верят, что смогут изменить мир, прежде разрушив в нем до основания все плохое. Сколько уже было таких попыток... А впрочем, может, как раз у моего-то сына и получится?! 123 ВЯЧЕСЛАВ ДЁГТЕВ &Ш-1 РАССКАЗЫ