Сибирские огни, 2001, № 1

ВЯЧЕСЛАВ ДЕГТЕВ « Щ І РАССКАЗЫ сказал: выше голову! Итак, избегай, сынок, друзей и не люби случайных женщин — предадут. И предадут в самый тяжкий час, когда как раз всё и рвется, и именно те, от кого меньше всего ждешь предательства. И хорошо, если я ошибаюсь хотя бы наполовину... Не дождался радости и от детей. Дети, конечно же, цветы, как сказал один клас­ сик, но не всяк цветок, даже очень красивый, дает сладкий мед, особенно если не ждал, не хотел и не ухаживал, и тогда цветок растет в поле обсевком и копит в себе горький яд. Тем более, если растит и опекает его чужой дядя... И тут я осекаюсь — вдруг увидел твои глаза, потемневшие от расширивших­ ся зрачков, и сердце у меня болезненно сжалось: старый дурень, заболтался и заехал совсем не в ту степь. И я поспешно приобнимаю тебя за угловатое плечо: прости, сынок, тебя-то я как раз и ждал, и хотел твоего рождения, всегда любил больше всех и всегда отличал! — и ты сразу повеселел, и мы налили еще красного как венозная кровь грузинского вина «Хванчкара» (его любил Сталин) и выпили. Как мужчина с мужчиной. Мы впервые с тобой выпивали и говорили откровен­ но, как взрослые, но я забыл, что все-таки я -— отец, а ты — мой сын. Ну прости же, прости старого! И вот уже глаза твои светятся благодарностью за мою редкую ласку и нежность, и ты уже все простил мне. А у меня отчего-то дерет нёбо — то ли от терпкого сладкого вина, то ли от горького меда... Но хоть ты, сынок, меня любишь. Значит, не совсем, еще обойден я Господом. Может, голова моя не туда вставлена. Может, слишком много врал, груза не снесть, Я бы дышал -—да грудь моя сдавлена, Я бы вышел вон — но только там страшней, чем здесь... Было время, когда стремился я в церковь. Но вскоре понял, что и там нет полной правды. Бог един, но почему-то каждая конфессия (а их двести пятьдесят!) только себя считает истинной, а всех остальных верующих — еретиками, хотя всё отличие порой состоит в количестве сложенных пальцев. И узнал, что не все священники служат, основная масса — работает попами. И под сеиыо священных риз творят беззакония, как самые последние безбожники и язычники. И что среди них тоже — не самые умные возвышены и не самые чистые прославлены. Те же, кто служит беззаветно — они и тут на обочине, и тут они в загоне, у них и тут ни одежд светлых, ни постов высоких, ни славы доброй, и «нормальные» пасты­ ри ненавидят их люто, ибо своей непоказной праведностью, своей верой и искренно­ стью они — немой укор погрязшим во грехах иерархам с громкими именами; пото­ му их и отправляют чаще всего к голому фундаменту, говоря: вот твой храм, отче! — и батюшка лет через десять ставит на этом месте церковь, сам годами не меняет истертую рясу, недоедает, но зато купола у храма сияют чистым золотом... Его похва­ лят сквозь зубы и отправят опять к фундаменту или к пустырю, еще глубже в черно­ земные или болотные хляби, — и так всю жизнь. Но на склоне лет к этому человеку пешком идут паломники спросить совета, и после смерти мощи его становятся не подвержены тлению, а то злобное грешное большинство умирает как правило от водянки или заворота кишок. Но бывает и наоборот. И наоборот, сынок, бывает гораздо чаще. И почему так — не дано нам понять своим убогим разумом этот суровый закон, посланный Свыше. И это я видел тоже, и это-то как раз и ужасней всего в нашей непонятной, непо­ стижимой и, походе, бессмысленной жизни. Мы молчим, растворившись в потоке музыки — нечто русско-языческое попо­ лам с латиноамериканским, балалайка и сиплая индейская флейта, с каким-то стран­ ным воем, будто вот-вот лопнет, вот-вот рассыплется... Нечто густое, вязкое, сладкое 122