Сибирские огни, 2001, № 1

релась зеленая. Техник опять появился и опять прошептал, на этот раз облегченно: — Никому не говори! — и сунул мне маленькую мятую шоколадку, от которой резко пахло авиационным клеем. Тут подошли инструктор с Ляпотой. Инструктор был весел и возбужден. Блесте­ ли его крупные белые зубы. Он то и дело ржал. Как конь. Ляпота пучил глаза и тоже погогатывал, чем-то довольный. — Ну, ты чего, агрегатик, нос повесил? — спросил Ляпота. — А ну-ка, угощай цигарками. Я растерянно пожал плечами: дескать, чему радоваться-то? — и стал вынимать сигареты. — Ты это брось, — сказал Ляпота, и прогоготал, выпучив глаза: — Наплевать и забыть — ясно? Слетал? Слетал! Сел? Сел! Сам сел — и живой! Значит — летчик. А что рулить не можешь — так ты же не шофер... А в самом деле — что это я? Я же слетал! И меня выпустил тот, кого сам По­ крышкин... И, подхватившись, я побежал вдоль старта— дарить «отцам-командирам» сига­ реты. Боже, как давно все это было! А вроде-—вчера... А было мне тогда девятнадцать лет, моему «старому» и строгому зверю-инст- руктору — двадцать четыре, ну, или, может, двадцать пять; а древнему «деду» Ляпо- те — полсотни. Еше жив был Покрышкин, еще даже летал, страна была еще великой и безбреж­ ной, и нас совсем другие волновали проблемы. Эх!.. МЕДОВЫЙ СПАС Вот и семнадцать лет тебе, сынок. Телом ты настоящий уже мужчина, высок, широкоплеч, в батьку, и щеки уже коснулась бритва, тебе кажется, конечно же, что и разумом — тоже муж. Я помню себя в твоем возрасте (вроде вчера все было!) в жаркой Туркмении, среди песков, на комсомольской стройке, — верилось, горы сверну. Мир лежал у ног, он казался тогда прост и справедлив, и я не сомневался, что не затеряюсь в нем, найду свою долю, свое счастье светлое, ухвачу жар-птицу за хвост. Было это более двадцати лет назад. И вот ты пришел ко мне и спросил: как жить дальше? — ив глазах твоих плеска­ лась голубая печаль. Ты спросил, а я не знал, что ответить. Я растерялся и смущенно молчал. Не мог же я сразу огорошить тебя тем, что мучило меня в последнее время... Что вот взошел-поднялся я на вершину своей жизни, на разделительный хребет, и посмотрел назад, и посмотрел вперед, и содрогнулся. Впереди — горестный, безра­ достный спуск в одиночестве, усеянный болезнями, потерями, отчаяньем, путь, ко­ торый невозможно смертному избежать, невозможно отменить, можно только про­ длить этот бессмысленный спуск; а можно пролететь его -—в одно мгновение. И кто скажет, не наступило ли уже — это последнее мгновение? Позади — череда разоча­ рований после бесконечных блужданий и блуканий по всяким и всяческим дебрям -— из лабиринта в лабиринт, из тупика в тупик. Да, ты пришел ко мне, сынок, на мой день рождения, в ясный, но прохладный августовский день, что как разлюбившая женщина: тепло смотрит, но не греет, при­ шел в мою берлогу, в горестный для меня час, когда я уже потерял надежду, что кто- нибудь придет или просто позвонит и поздравит, и я тебе обрадовался, даже развесе­ лился. и мы с тобой сели за стол, включили магнитофон, и впервые выпили, как мужчина с мужчиной, и ты, макая в гречишный мед ржаной ломоть, спросил меня, печально вскинув глаза: как жить, отец? Я опешил и сразу протрезвел. Ну что, что я мог тебе ответить?! И все же сказал. Не надо искать смысла жизни, сказал я, ибо он — в самой 119 ВЯЧЕСЛАВ ДЕГТЕВ ЛШ у , РАССКАЗЫ