Сибирские огни, 2001, № 1

рванулся еще стремительнее, а звук полета сделался тоньше и звонче. На «колес­ ном» табло вместо трех зеленых лампочек ( «выпущено») должны были загореться три красные ( «убрано»), но загорелись только две красные; левая лампочка по- прежнему зеленела, что означало — колесо не убрано. Но самолет влево не развора­ чивало — значит, все щитки закрыты. Может, стойка не стала на замок? Но давления в гидросистеме шасси уже не было — значит, все сработало. Может, просто не зам­ кнулись электроконтакты? Скорее, последнее. Такое частенько бывало, самолеты старые, точнее, древние, на некоторых под серебристой краской виднелись нарисо­ ванные, а потом закрашенные звезды — следы корейской или вьетнамской войны. Ничего, подумал, когда буду выпускать колеса, тогда. Бог даст, все и загорится как надо. А туман, между тем, в кабине рассеялся, и дуло теперь уже теплым воздухом с уютным домашним запахом, и самолет разгонялся всё сильнее, всё стремительнее, он прекрасно слушался рулей, стоило лишь немного отклонить в сторону упругую ручку управления, как он послушно откликался и следовал за движением руки. Вок­ руг и с боков тесно обжимали всякие трубки, жгуты проводов, я сидел прочно, привязанный к катапультному креслу с мощной бронеспинкой, впереди зелено ис­ кажало мир толстое бронестекло, подо мной из фюзеляжа торчали три пушки, — и я летел-несся внутри этой хищной, с подогнутыми ребристыми крыльями, железной «дуры», и чувствовал себя... чувствовал себя превосходно! Мой «фантом» как пуля быстрый! В небе, голубом и чистом, с ревом набирает высоту... Я кричал, я орал что есть силы, и все равно себя не слышал. Сейчас это даже вспоминать дико... Набрав восемьсот метров, прошел над стартом, покачал крыльями — самолет слушался рулей безупречно, он изумительно мягко раздвигал воздушные потоки, я в упоении летел и орал, и хотелось крутануть бочку или еще как-нибудь удивить и поразить народ, который глазел сейчас на меня снизу, — прямо так и распирало, так и подмывало выкинуть какой-нибудь финт, но я лишь помахал крыльями, что разре­ шалось, и видел в этот момент друзей, которые радовались за меня и немножко завидовали, и видел своего зверя-инструктора, который шипел: «У, козел, выпендри­ вается!» — но в то же время и довольного: худо-бедно, а все-таки попал в первую десятку, хоть одного «музыкального мальчика» да «вывозил», вишь, летит, агрегатик, крыльями машет,— а это значит, что премия обеспечена, место на «Доске почета» сохранится, и прочие всякие блага. Пройдя над стартом на высоте восемьсот метров, я снизился к первому разво­ роту до пятисот метров, вошел-вписался в круг-«коробочку» и стал прибирать обо­ роты тысяч этак до восьми — пора было сбивать скорость и выпускать шасси, а выпускать их можно лишь на скорости менее четырехсот пятидесяти. Когда тупой нос самолета накрыл треугольный, тускло блестящий пруд, место третьего разворота, я опустил вниз кран выпуска шасси. Колеса загрохотали, вывали­ ваясь, и я сразу же несколько подзавис на привязных ремнях — самолет словно бы влетел в другую, желеобразную, среду, скорость начала ощутимо падать, нос же стал задираться; появилось ощущение, что самолет «сыпется», хотя высотомер показы­ вал ровно пятьсот метров, а вариометр никакого снижения не фиксировал. Но глав­ ное было не в этом. Главное было в том, что «колесное» табло опять выкинуло фортель: вместо трех зеленых лампочек («выпущено») горели две; третья лампочка, левая, теперь краснела. Это означало: или не вышла левая стойка— но тогда бы меня разворачивало вправо, да и полосатого штырька палевой плоскости не было бы, а он был, и торчал весь, во всю длину; или «нога» вышла, но не стала на замок — но тогда в гидросистеме присутствовало бы давление, а оно упало до нормы; или же «нога» вышла и даже стала на замок, но не сработала электросигнализация, не замкнулись контакты. Скорее всего, было последнее, но раздумывать времени уже не остава­ лось. Пора было «выполнять» третий разворот. И я его благополучно «выполнил», ВЯЧЕСЛАВ ДЁГТЕВ РАССКАЗЫ