Сибирские огни, 1992, № 5-6

был ей будто бы голос — ехать ко мне, уже и за билетом собра­ лась послать, а я вот он, слава, Господи, сам надумал. Хорошо-то как, услышала молитву Матерь всех детей... Мать смотрела на меня, как на диво, а мне было невыносимо горько. И стыдно; знала бы ты, мама, какую беду угадывало твое вещун-сердце, знала бы, от какого горя оберегла тебя Богородица! Я тогда позавидовал ей, насколько же она была сильнее детей своих, счастливее! Любить родных и неродных, дарить всех теплом и лаской, каждый день встречать светло, с надеждой! Это при ее-то жизни — войны, перевороты, раскулачивание, позорище суда, эта­ пы, сахалинский ГУЛАГ... Три года мать получила за поддельную справчонку, которая спасла нас от Нарыма, но не спасла ее от тюрьмы и каторги. И на ее же сердце — наши судьбы, детей: один кончает срок, другой под следствием, третьего исключили, выслали — деньжонок бы, посылочку. Вспоминая, и сейчас удивляюсь и за ­ видую; было матери уже за восемьдесят, но все та же легкость на радость, все та же вера неиссякаемая, что завтра полегчает, обы- дется. Как-то само собой мне рядом с матерью стало спокойней, я всегда заражался ее мужеством перед любым завтра, какое Бог пошлет, умением найти в нем свое место, обогреть его, сделать жи­ лым и светлым. Жизнь должна давно обозлить бы ее, вымотать, а она, дивился я, живет, и ни один день ей не в тягость, каждый миг — благодать и радость. Ловись в церкву ходила, апосля служ ­ бы на барахолку завернула, ботиночки Славику (правнуку) гля­ нуть. Купила. Такие ботиночки расхорошенькие и совсем как но­ вые. Славик с ног ботиночки не сымает... Умерла она легко, прилегла посеред одного из своих несконча­ емых дел, глубоко вздохнула, затихла. На ее восковом, остывшем лице остановилась улыбка; вот и все! Ни страха перед тем, что бу­ дет ТАМ, ни сомнения, что ТАМ начинается великое настоящее. Поколения наших отцов счастливее нас, вера входила в их жизнь с рождения, и потому они не знали самого страшного одино­ чества — одиночества души. Было у них, к кому прийти с горем и радостью, прислониться душой и сердцем, а миром моей души бы­ ли тифозные бараки, казармы, нары, зоны, изоляторы, гражданин начальник, попка на вышке, клацанье затвора, чистки, «сахалины» и «Камчатки», дрянные киношки, дрянные книжонки — вся жизнь под надзором комендантов-фюреров, вколачивающих любовь к се­ бе, веру в своих сатанинских богов и апостолов, — к кому присло­ ниться душой и сердцем в мире, созданном без души, без сердца? Нет, я не жалуюсь, некоьму, да и кто услышит? От лица своего поколения каюсь. Слишком плавно мы вросли в мир попок на вышке, комендантского надзора за нашими душами, слишком легко согласилися с духовным нашим ограблением, душевным оскоплени­ ем. Каюсь в той легкости, с которой мы приняли новую веру с ее звериной диалектикой вечной грызни всех со всеми. Я не жалуюсь, я сомневаюсь, прости, мама. Если Бог все ви­ дит, все в руке его, то почему допустил торжество Сатаны над творением своим — человеком? Зачем унизил его до степени убой­ ного стада? Неужто всего.лишь ради урока другим народам? Жестокий урок. Господи! Понимаю, кощунствую, промысел Создателя непостижим, но не могу удержаться, чтобы не взроптать: во имя какого промысла высокого понадобилось уничтожение целых сословий на одной ше­ стой части света?