Сибирские огни, 1992, № 5-6

Готовясь к ночлегу, прокричала в кронах кедровка, Березы изо всех сил сопротивляются желтизне. Лето, как известно, длится на этой горе дольше. Осины приняли красный наряд охотнее и сейчас, в закатных лучах, красивы вызывающе и дерзко. Трава еще не по­ жухла, еще не полегла, в иных буераках по склону она поднимает­ ся в человеческий рост. На кисть руки запрыгнул опрометчивый поздний кузнечик, смот­ рим друг на друга с дружелюбным любопытством. Потом он по- скакал по своим делам. Лениво пролетела цветная бабочка — по­ следняя, должно быть. прозрачная тишина, что звенит в ушах и кружится этой_пронз„те^ной о сГ и * ста­ новишься ее необходимой приметой. Подобное содТояние я ощу в жизни нечасто. Помню его на родной улице, где напротив мух роша. ПОМРЮ СП. >а берегу Томи, к о ™ куватьеи у » 7 а р м е бм и нельзя, но вода такая мягкая, такая ласковая, так прогрелась за солнечный день, что погружаешься в нее с ощущением блаженства распугивая пескарей, и невольно жалеешь тех, кто не испытал этого удовольствия. Только в тех случаях было что-то еще, что-то вроде душевного равновесия и незамутненности настроения, чего нет сейчас. Тогда ощущал уверенность, что вот так будет всегда, что вот этот покой и есть основная материя всего мироздания. А сейчас уверенности нет, а есть тревога, которая лишь притаилась до времени в глуби­ нах ослепленной осенью души, как неведомый хищник, с которым мне не совладать. И лес вдруг откликнулся на эти мои мысли, зашумел взволно­ ванно и угрожающе. Тучка, весь день прятавшаяся за горой, уве­ личилась в размерах и потемнела лицом, стремительно пожирая клочок оставшейся синевы... И вот мощный шквал ветра пригнул к земле вершины деревьев и загнал меня в помещение, тяжелые каменные стены которого впервые ощущались не угнетающе, а защищающе, надежно. Я ус­ нул под свист бури в кронах деревьев, в телевизионной вышке и в железном куполе обсерватории. Мне приснилось небо и что я в нем лечу. Лечу, свободно раски­ нув руки навстречу ветру. Чем сильнее ветер, тем увереннее я себя чувствую в воздухе. Внизу холмы, поймы рек, деревни... Вот ветер ослабевает, и я начинаю терять высоту, и умоляю: ну подуй же, подуй еще, родимый, иначе я не дотяну до цели. Ветер дает себя уговорить. Порыв — и я ликующе взмываю вверх. Но ненадолго. Ветер прекратился снова, и я понимаю, что это окончательно. Начи­ наю падать... и просыпаюсь. Ночь. Тихо в куполе, тихо в тайге. Буря улеглась. Под конец она изошла на землю проливным дождем, от окна свежо и про­ хладно. Я снова усаживаюсь за письменный стол и раскладываю перед собой дьяковские рукописи, которых по официальному мне­ нию в природе не существует. Д а, именно так. Считается, что Дьяков вообще не оставил руко­ писей, пригодных к печати, что, будучи великолепным оратором, проповедником созданной им теории, он не был способен изложить ее на бумаге. Вот они, эти рукописи. Л еж ат передо мной. Пожелтевшие от времени страницы с текстом, отпечатанным на машинке, со сноска­ ми и поправками, внесенными черной тушью, уверенным округлым