Сибирские огни, 1992, № 5-6

— Тогда идемте, посмотрим. Аььтон Антонович прихватывает спички, ибо в куполе электриче­ ства нет. Мы осторожно приближаемся к обсерватории, входим и поднимаемся по лестнице. Освещаем каждый уголок — никого. Только валяются обрезки железа и болты, оставшиеся после ремон­ та металлической обшивки. Антон Антонович упрекает: — Надо было входную дверь снаружи запереть. А теперь ищи ветра в поле... И, закурив, он рассказывает мне разные истории о «бичах», ко­ торые прежде сюда забредали. — А, может, это не «бич». Может, это птица какая заночевала? Шаги мне могли померещиться спросонья. — Может, и птица... — Или белки забрались? Мигрируют. Вон их сколько в окрест­ ностях. И по кронам идут, и по траве... — Белки вряд ли, они в помещение не сунутся, — отвергает Ан­ тон Антонович мое предположение. Так и не выяснили мы личность ночного посетителя. Аптон Анто­ нович потом при встречах лукаво спрашивал: — Привидение-то ходит? — Ходит, — говорю. — Но я уже притерпелся. Мне действительно слышались шорохи, вздохи и шаги в куполе но ночам. Я предполагал, что разгадка эти.м звукам окажется сов­ сем простой. Наверное, их произнодит все-таки какая-нибудь таеж ­ ная зверушка, сюда понадиншаяся. Однако сон исчезал безвоз­ вратно. "Тогда я вставал, зажигал настольную лампу и садился ра­ ботать. Здесь надо бы объяснить, почему я не сбежал из обсерватории, а, подобно гоголевскому семинаристу Хоме Бруту, оставался в ней ночевать, несмотря на явное присутствие потусторонних сил. Ведь можно было бы поселиться внизу в гостинице, а сюда приходить днем, когда рассветет. Но я каждый вечер ужинаю, чем бог послал, и ложусь на скрипучий диванчик, который готов развалиться от неосторожного движения. Перед тем гашу свет. В темноте чутко слушаю, что происходит в куполе обсерватории. На это испытание меня обрек мой старший товарищ, писатель, живущий в городе Новокузнецке, Геннадий Арсентьевич Емельянов. Его душевная расположенность, нежность к друзьям выражается весьма своеобразно — в постоянном подтрунивании над ними. Он так умело распознает человеческие слабости, так беззастенчиво на них указывает, что в амбициозной личности может легко нажить себе врага. И наживает. Иронизируя над другими, Арсентьич иронизирует и над собой. Его любимое выражение: «наше расейское разгильдяйство». Впро­ чем, вместо слова «разгильдяйство» он употребляет более крепкое, похожее по звучанию. В силу ряда субъективных и объективных причин Арсентьич никогда не занимал командных должностей в писательской органи­ зации, однако понятие «неформальный лидер» — это о нем, о Емель­ янове. На заре литературного движения в Кузбассе, когда творче-» ская братия была объединена чувством особого родства и не дели