Сибирские огни № 11 - 1983
лом и медового пива. Служилые рассказывали друг другу увиденные ночью сны, веселые, лучезарные сны — к добру и удаче. К огням возле съезжей подъехал на сытом низкорослом мунгальском коньке Орефа. Как ближнему советчику Еремея, ему, как и телохрани - телю, выделен конь. Неказист с виду его конишка, однако норовист и упорен. Сидит на нем Орефа ловко, будто влип в седло, сразу видно, что к верховой езде свычен. В ожидании воеводы Орефа спешился и, привя зав коня к коновязи, стал возле него,, скрестив, как человек важнецкий и независимый, на груди руки. Особно, сам по себе, держался колдун Орефа, но его, как только он появился на площади, тотчас окружили многие из служилых и своеужинных людей и челядь, притекшие сюда проводить войско. А причина их усиленного внимания была не в его низ корослом коньке, а в другом —в баране, которого угад приволок на ве ревке, привязанной к седлу. Баран был высок на ногах, лупаст и круто лоб. На голове его красовались крупные рога винтами. Баран блеял и крутил башкой, стараясь вырваться и убежать на волю, но ему не уда валось. Люди, окружив барана, весело между собой рассуждают. — Исачка, скажи, друг,— обращается толстый Надея к своему чер нявому, сухопарому закадыге,— может, тебе ведомо, зачем колдуну баран? — Для пропитания,—долго toe думая, говорит Исачка.—Мясо надо везти, аль тащить на себе, а баран сам по себе пойдет на веревке. Так он будет идти, пока колдун не проголодается и не зарежет его, и не съест. — Плохо быть бараном,— лукаво щурясь, говорит Надея.—Что за жизнь: потянут на веревке, а потом зарежут и съедят. — А ты чем отличаешься от барана? — вопрошает под смех товари щей Исачка.—Только что рогов нету... — Я ратный человек,— с поддельным возмущением возражает На дея.— Я государю служу верой-правдой. — Никакой ты не ратник, а баран,— стоит на своем Исачка.—На войну не хошь— гонят тебя, как барана. — А сам-то ты кто такой будешь? —уличает Надея. — И я баран тож,—отвечает Исачка и, дурачась, приставляет ко лбу персты, будто роги, и блеет: бе-бе... Стрельцы и другие смеются. Хорошо так посмеяться, ха-ха, после целебоки. Огни пластают, народ сбирается, дудошники, сопельщики и бубенщики пробуют свои орудия, чтоб вдарить вслед войску музыку. Женок собралось много, русских и иноземок, из ясырей, откуда только взялись в остроге? Хорошо так посмеяться, ха-ха, при женках! Но смех и шутки глянутся не всем. К Исачке подходит Федот, вое* водский шиш. „ — Послушай, Исачка,— говорит Федот Травка.— 1вои язык мне давно не глянется. Ты бы попридержал его. — А что? — А то! Попридержи — и все! Не вводи, крамольник, меня во грех. Я бы тебя давно отправил, куда надо, да теперь уж пожалею: иди в по ход—разрешаю. А вернешься целый — поговорим. — Ладно,—охотно согласился Исачка.— Вернусь1 поговорим! Я ведь тоже за тобой смотрю давненько. На днях сидел ты, подлый, под столом, хотел было я тебя поприжать ножкой, да ладно, живи покуда. Но помни мое слово: ты ведь тоже баран.— Исачка приставляет ко лбу персты и блеет. Смешно Исачке. Смеется он собственной шутке. Но товарищей под держать его смех —ни одного рядом. Все разошлись. Как увидели Федо та, так все по сторонам, как зайцы. Надея — закадыга, но и тот в толпе замешался, выглядывает из-за голов, подмаргивает Исачке, мол, иди сюда, чево ты там с шишем связался! Народу на площади все прибывает. Торговые сидельцы и их русские женки, промышленные людишки и их женки-иноземки, добытые вместе , 53
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2