Сибирские огни, № 12 - 1971
Несколько дней Петр ходил не поднимая глаз, старался загладить вину: стирал пеленки, подметал пол, водился с детьми. Ольга подулась день-другой и отошла —простила. После недельной стажировки Петр наконец получил автобус —серо вато-белый «Таджикистан» с двумя голубыми полосами по корпусу, с потертым дерматиновым сиденьем и баранкой, обмотанной синей хлорви ниловой лентой. Ездить на нем было одно удовольствие: сидеть мягко, высоко, обзор из кабины, как с бугра, светло, удобно и даже запахи другие — какие-то особенные. Петр перетянул все винты, кое-где ввинтил новые. Вымыл собственноручно снаружи и изнутри, протер хромирован ные части, номера подкрасил — засиял автобус, не узнать. На свеженьком, обновленном, сияющем прикатил как-то домой, по казать, какой машиной владеет. Ольга с детишками на руках, Вера Алек сеевна, Кира, соседи слева и справа —все вышли посмотреть ца автобус. Петр ходил розовый, небрежно пинал сапогом скаты, протирал ветровое стекло. Все стояли и смотрели на автобус, на счастливого Петра, хвалили водителя и машину, а Петр улыбался, поглаживал свой чубчик и не знал, что дальше делать, Потом он лихо запрыгнул в кабину и, раскрыв двери, пригласил всех прокатиться. Взрослые уселись на передние сидения, мелюзга, которой набежала целая орава, с гвалтом захватила задок. Петр проехался по главным улицам, где раньше, на грузовике, не имел права ездить; прокатился с ветерком по плотине через Ангару и обратно. Все ахали и кричали от восторга. Ольга тоже ахала, но тихо, про себя — глаза ее наполнились слезами, она моргала часто-часто, пряча лицо за Иришкой. Васька стоял, навалившись на спинку переднего сидения, и таращил голубые, как у матери, глазенки —Кира придерживала его сза ди. Когда вернулись к дому, мелюзга с криком высыпала из автобуса и понесла по улице новость: у Скробовых теперь «таджик». Ольга сту пила на землю расгроганно-гордая, словно это она заставила Петра полу чить автобус. Петр жалел, что не было дяди Гоши. Через день он отвез Киру и Веру Алексеевну на вокзал —у Киры на чинались летние каникулы. Прощаясь, на платформе, он вяло пожал ей руку и невнятно, путано сказал, чтобы она возвращалась к ним, безо всяких-яких, скорее и только к ним, обязательно к ним. В конце июня дядя Гоша решился на операцию. Стояла страшная жара, с тополей летел пух, в городе нечем было дышать. Дядю Гошу оперировали утром, а поздно вечером он сполз с кровати, скрючившись, кое-как доковылял на костылях до туалета, справил малую нужду и, мучимый жаждой, напился досыта из-под крана. Разогнувшись, он тут же свалился на пол от боли — разошелся внутренний шов. Он лежал на холодных плитках и негромко стонал, лежал ^долго, пока его не хвати лись Прибежали сестры, нянечки —дежурный врач велел срочно нести в операционную. Пришлось снова вскрывать брюшную полость и выка чивать воду. Дядя Гоша так ослабел, что во время операции то и дело терял сознание, ему впрыскивали камфару и давали нюхать нашатырный спирт. К вечеру следующего дня у него поднялась температура, начался озноб —не помогали ни уколы, ни таблетки. Всю ночь он бредил, метал ся, звал Нюру, жену, отпущенную когда-то на все четыре стороны, а утром затих, кончился —отказало сердце. Хоронила его артель. Петр и Ольга устраивали поминки в полу пустой дяди-Гошиной комнате в коммунальном деревянном доме. Соседи, старые простые люди, плакали о нем, как о родном четверть века без
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2