Сибирские огни, № 12 - 1971

Б л и зк у ю , гр о зя щ у ю н а п а с т ь П о с ч и т а т ь в о сто р го м , а н е стр а х о м . И п о сл е д н и м , и сс ту п л е н н ы м в зм а х о м В ж а ж д у щ и й о го н ь л и п о м у п ас ть . Через познание характера современни­ ка — сложного, противоречивого, целеуст­ ремленного и обуреваемого сомнениями, практически трезвого и окрыленного мечтой, аналитически расчетливого и нетерпеливо­ го —1идет поэт к гармонии поэтического мировосприятия. Он все еще время от вре­ мени оглядывается назад, все еще, словно спохватываясь, сдерживает свое чувство. «Я мог бы плакать и рыдать и до упаду хохотать».— признается он, но поэту кажет­ ся, что «грубо это все и дико. И не по- взрослому легко». Глубоко неверное обобщение. И «гру­ бый» раблезианский смех, и «грубые» ры­ дания несчастного шекспировского мавра, и «смех сквозь слезы» Гоголя — это постиже­ ние мира через собственное страдание. Т а к о г о смеха, т а к и х рыданий не сты­ дятся, они подымают искусство к вершинам человеческого духа. Лессинг в «Лаокооне» на примерах из Гомера и Шекспира, Данте и Аристофана демонстрирует почти безгра­ ничные возможности поэзии в отображении самых непривлекательных, самых грубых сторон действительности. Для Казанцева мера искусства в сдер­ жанности, высоком достоинстве, утонченном артистизме, близких его дарованию. Высоко оценивая эти столь важные особенности, я все-таки считаю, что ими не исчерпываются творческие возможности поэта. Но Казан­ цев не любит рисковать. В поэзии, как и в любом деле, риск должен иметь под собой основание. Риск ради риска, ради эффек­ т а — авантюризм. Так что вроде бы и нет оснований упрекать поэта, который не хочет рисковать попусту. Но ведь и сверхмудрая осторожность тоже не обогащала искусство великими открытиями. В конце я хочу остановиться на одном стихотворении, где Казанцев продемонстри­ ровал свою позицию, свою привязанность к земле, к насущным земным заботам. В зм а х н у в ш и п о х о д н о й су м о ю , К р и ч и ш ь м н е с в ы со ко й с к а л ы : — Н е хо чеш ь ли в м есте со много? В д о р о гу . Н а в е р х . Г де ор л ы ! — Т р у д о м н е у с та н н ы м , у п о р н ы м Я з а н я т . И в р ем я н е ж д е т . С о зр е в ш и е к л о н я т с я зе р н а . Н а л и в ш и й с я п а д а е т п л о д . Кто в этом диалоге заслуживает боль­ шего сочувствия — тот романтик, что лезет вверх, на скалы в поисках необычного, в жажде риска, или тот реалист, кто сознает свои повседневные обязанности? Давайте послушаем, чем же закончится диалог. — Н о т а м ж е п р о сто р н ео гл я д н ы й . Н о т а м ж е ,— к р и ч и ш ь т ы ,— о р л ы . В зг л я н и , к а к с ту п ен и гр о м ад н ы . В зг л я н и , к а к в ер ш и н ы б ел ы . Я РУ*<У п р и в е т с т в е н н о п о д н я л : — У д ач и в в ы со ко м кр аю ! Я то н твой н а с м е ш л и в ы й п о н ял . Я п у ть сво й зе м н о й — со зн аю . Реалист и романтик остались неприми­ римыми. Можно ли кого-нибудь из них по­ рицать? Нет. В жизни найдется место и тому и другому. Но позиция реалиста более прочна, настолько прочна, что он мог бы и рискнуть, мог бы подняться туда, где парят орлы: земной путь получил бы продолжение средь горных вершин, а их соседство обост­ ряет ощущение жизни. Страсть познания непременно должна увлечь реалиста к вер­ шинам, развивая и завершая гармонию по­ этического мировосприятия.