Сибирские огни, № 12 - 1971

Л е с в се б л и ж е . В от он р я д о м . В о т о н д ы ш и т н а м ен я. К а к л е т я щ а я гр о м а д а И з п р о х л а д ы и о гн я . Ни один из современных «деревенских» пвэтов таких строк не написал бы, он со­ вершенно иначе видит этот лес, он скорее посмотрит на него как на приют спокойст­ вия и отдохновения. Так что же все-таки дает Казанцеву его общение с природой? Ощущение свежести мира, обновление и обострение чувств. Гля­ дя на лесные ягоды, поэт признается: «Вы глаза мои промыли родниковой чистотой. Возродили краски лета — день опять цве­ таст и нов. Возвратили радость цвета, пере­ ливов и тонов». То есть, для него «мир пред­ стал самим собой...». По крайней мере, так ему кажется, а мы постараемся вынести на этот счет свое суждение уже по стихам, написанным позднее. В поэтическом дебюте Казанцева обра­ щает на себя внимание такая особенность: V него почти нет чисто ученических стихов. Явление довольно редкое в серии современ­ ных дебютов. Это не значит, что в стихах поэта все безупречно, что он не испытал никаких влияний Манера его отчетливо тя­ готеет к строгости, к классической стиховой традиции При этом Казанцев не пренебре­ гает иногда и новой выразительностью — от ассонансной рифмы до метафорических сближений самого современного свойства. А однажды под явным влиянием Возне­ сенского напишет такие строки: «Летела велосипедистка — и трепетала, как струна, ее вригнувшаяся низко горизонтальная спи­ на». Однажды (и не однажды!) просто по­ играет словами: «Я иду, красиво лгу про иву да про иволгу. Девчонка — зелень и наив, ее волнует зелень ив». Можно бы и еще кое-что в таком же духе найти у Ка­ занцева, подобные строки попадаются в его первых книжках. Но в первых же стихах мы встречаем и такие четверостишия и строки: И б у д е ш ь ты и д ти п е с к а м и . Р о н я т ь н еп р о ч н ы е сл ед ы . И б у д е т к а к р у к о п л е с к а н ь е П л е с к а н ь е с о л н е ч н о й во д ы . Строки эти принаряжены чуточку боль­ ше, чем следовало бы, сообразуясь со стро­ гим вкусом, но нельзя не оценить метафо­ рической тонкости строфы и удачно найден­ ной лексической акромонограммы: рукопле­ сканье — плесканье. Здесь Казанцев не выходит за пределы традиционной выразительности, он вообще делает это с большою осторожностью. Тре­ петное отношение к слову, к строке, к по­ этическому замыслу, очевидно, удерживает его от риска. Характерно его признанье, как он боится разрушить «замысла стро­ енье», как, сравнивая замысел с нераскрыв- шимся цветком, боится «сорвать его до сро­ ка»: «Пусть подрастет еще чуток, еще попь­ ет живого сока». Хорошо ли, однако, что поэт боится рис­ ковать? Хорошо ли, что он так осторожен и осмотрителен? Что же такое новаторство, если не постоянный риск? На эти вопросы нет однозначного ответа. Ответ на них — в призвании поэта, в его предназначении. Сельвинский, противопоставляя новаторов эпигонам, писал: «Новаторы же разрушают все окольцованные дали: они проблему дня решают, им некогда ласкать детали» («Per­ petuum mobile»). Однако поэтов нельзя по­ делить на две группы — новаторов и эпиго­ нов. Начинавший как один из самых дерз­ ких экспериментаторов в области стиховой формы, Сельвинский в конце концов пришел к традиционному, каноническому стиху и незадолго перед кончиной высказался в том смысле, что-де нынешнее время неподходя­ ще для новаторства, что все возможное в этом направлении сделано в 20-е годы, а теперь надо только разрабатывать, эксплуа­ тировать открытое мастерами старшего поколения. Концепция Сельвинского в данном слу­ чае легко опровержима по существу, но поэт вовремя почувствовал тенденцию воз­ вратного движения поэзии к традиционным формам выразительности, которые, конеч­ но же, не исчерпали всех эстетических воз­ можностей, и их дальнейшее развитие и совершенствование нельзя считать эпигонст­ вом, тем более, что традиционный стих не­ избежно обогащается элементами новой вы­ разительности. Первая книжка стихов Василия Казан­ цева вышла в 1962 году, когда еще только- только назревала, но не обозначилась так явственно, как сейчас, тенденция возврата к традиционной поэтике. Строгость и взыскательность к формаль­ ной работе над стихом Казанцев возвел в один из важнейших принципов поэтического творчества. Строгая безупречная форма «подтягивает» содержание, здесь большая роль отводится моменту соответствия. Вот, к примеру, физкультурница: «У ней вполне спортивный вид. Легка, и статна, и провор­ на. Й шаг пружинист. Форма ей быть под­ тянутой велит». Аналогия, может быть, не­ сколько прямолинейная, но по существу верная. Или Нарвские ворота в Ленингра­ де — «просто арка», «только форма ворот. Эта форма и есть содержание». Сделав эти посылки более для себя, не претендуя на какие-либо открытия в этой сфере, Казанцев стремится быть верным собственной концепции искусства. Его сти­ хи строги, иногда несколько суховаты, гра- фичны, но иногда они приоткрывают другие возможности поэта. Об этом несколько позже. Теперь обратим внимание на еще одну особенность поэтического развития Казан­ цева в дебютной стадии, как говорят шах­ матисты. Пожалуй, это наиболее органич­ ная черта в его творческом облике, вполне, кстати, соответствующая формальной струк­ туре стиха,— склонность к размышлению. Об этой тенденций поэтического развития