Сибирские огни, № 12 - 1971

а поставили внизу, под откосом. Еще с детства помнил Семка, что если идешь в Талицу и задумаешься, то на повороте, у косогора, вздрогнешь,— внезапно увидишь церковь, белую, легкую среди тяжкой зелени тополей. В Чебровке тоже была церковь, но явно позднего времени, большая, с высокой колокольней. Она тоже давно была закрыта и дала в стене трещину. Казалось бы —две церкви, одна большая, на возвышении, дру­ гая спряталась где-то под косогором—какая должна выиграть, если сравнить? Выиграла маленькая, под косогором. Она всем брала: и что легкая, и что открывалась глазам внезапно... Чебровскую видно было за пять километров —на то и рассчитывали строители. Талицкую как будто нарочно спрятали от праздного взора, и только тому, кто шел к ней, она являлась вся, сразу... Как-то в выходной день Семка пошел опять к талицкой церкви. Сел на косогор, стал внимательно смотреть на нее. Тишина и покой кругом. Тихо в деревне. И стоит в зелени белая красавица —столько лет стоит! — молчит. Много-много раз видела она, как восходит и заходит солнце, полоскали ее дожди, заносили снега... Но вот —стоит. Кому на радость? Давно уж истлели в земле строители ее, давно распалась в прах та умная голова, что задумала ее такой, и сердце, которое волновалось и радова­ лось, давно есть земля, горсть земли. О чем же думал тот неведомый мастер, оставляя после себя эту светлую каменную сказку? Бога ли он величил или себя хотел показать? Но кто хочет себя показать, тот не за­ бирается далеко, тот норовит поближе к большим дорогам или вовсе — на людную городскую площадь —там заметят. Этого заботило что-то другое — красота, что ли? Как песню спел человек, и спел хорошо. И ушел. Зачем надо было? Он сам не знал. Так просила душа. Милый, дорогой человек!.. Не знаешь, что и сказать тебе —туда, в твою черную жуткую тьму небытия —не услышишь. Да и что тут скажешь? Ну,— хорошо, красиво, волнует, радует... Разве в этом дело? Он и сам радовал­ ся, и волновался, и понимал, что —красиво. Что же?.. Ничего. Умеешь радоваться —радуйся, умеешь радовать —радуй... Не умеешь —воюй, командуй или что-нибудь такое делай —можно разрушить вот эту сказ­ ку: подложить пару килограммов динамита —дроболызнет, и все дела. Каждому свое. Смотрел, смотрел Семка и заметил: четыре камня вверху, под кар­ низом, не такие, как все,— блестят. Подошел поближе, всмотрелся —да, тот мастер хотел, видно, отшлифовать всю стену. А стена — восточная, и, если бы он довел работу до конца, то при восходе солнца (оно встает из-за косогора) церковка в ясные дни загоралась бы с верхней маковки, и постепенно занималась светлым огнем вся, во всю стену — от креста до фундамента. И он начал эту работу, но почему-то бросил — может, тот, кто заказывал и давал деньги, сказал: «Ладно, и так сойдет». Семка больше того заволновался — захотел понять, как шлифова­ лись камни? Наверно, так: сперва грубым песком, потом песочком по­ мельче, потом —сукном или кожей. Большая работа. В церковь можно было проникнуть через подвал —это Семка знал с детства, не раз лазал туда с ребягней. Ход в подвал, некогда закры­ ваемый створчатой дверью (дверь давно унесли), полуобвалился, зарос бурьяном... Семка с трудом протиснулся в щель между плитой и поднож­ ными камнями и, где на четвереньках, где согнувшись в три погибели, вошел в притвор. Просторно, гулко в церкви... Легкий ветерок чуть шевелил отставший, вислый лист железа на маковке, и шорох тот, едва слышный на улице, здесь звучал громко, тревожно. Лучи света из окон рассекали затененную пустоту церкви золотыми широкими ме­ чами.