Сибирские огни, 1966, №1

—■ Раздевайтесь. Р а д будет старик-то, уж вот как рад! ...Пантелеевич лежал в дальней горенке, заставленной цветами, на низкой деревянной кровати, закрытый до подбородка стеганым одея­ лом. Он попробовал подняться, когда их увидел, но застонал и упал. Суматошно зашевелился и прогнал Наталью: — Ты, дева, выдь пока. Они расселись на стульях около кровати. Пантелеевич с помощью супруги натянул белую льняную рубаху, застегнул воротник до послед­ ней пуговицы, наскоро мокрым полотенцем вытер лицо, провел для по­ рядка расческой по жидким волосам у затылка, приподнялся на взби ­ тые за спиной подушки и только тогда поздоровался. Ладонь его была тяжелой и холодной, как речной голыш. — Ну, вот,— говорил он,— ну, вот... Нашли меня... Ну, вот... Тут и живем, горе мыкаем. Ить привык: воздух свежий, дыму нет этого, будь он неладный, а? Каменщик был явно смущен и обрадован их приходу. — Десять лет как отстроился И ничего у меня, а?.. Его руки с набухшими зеленоватыми венами, переплетенными, как ручейки в половодье, мелко тряслись и не находили места. Он вроде стеснялся изломанных работой пальцев, неухоженных ногтей со следа­ ми табака. Старик как-то усох, стал меньше, щеки у него запали еще сильнее, и тонкий нос с горбинкой выдавался вперед, глаза помутнели. У Вадима заныло сердце от жалости к нему. И он отвернулся. —- Как здоровье-то? — спросил Петро, который один был со ста­ риком на «ты». — Неважно, Петя... — На работу когда? А то без тебя прижимают нас. У бригадира судорожно дернулся кадык, руки беспокойно легли по­ верх одеяла одна на другую. Он закрыл глаза и напряженно сжал у переносья кустистые брови. Долго молчал. И молчание это давило. Наконец поднял веки, посмотрел на них ясно и виновато: — Отработал я свое. Шабаш! — Д а брось ты, отработал! Мы с тобой еще, ядрена Феня, Лысуху вон на макушку поставим! — Не могу, Петя, лета не те. Тут вчера Наумов такие же речи го­ ворил... Р а д бы в рай, да грехи не пущают. Крепился, скрипел сколько можно, и уж нет силушек моих... Я ведь уже с весны после смены сюда на карачках заползаю. Петьдесят лет отбухал, считай. Еще пацаном с батей покойным в Томске начинал, хлеб господский на заднем дворе ел, давился... Старуха моя уезжать надумала к сыну в деревню. Там речка и всякое такое. Рыбачить, говорит, будешь... А я вот летом здесь в са ­ дик выду и весь город видится. На каждой улице не один дом мой, а? Как же так. Несоответствие получается... Конечно, в деревне оно по­ койно... Но...— Бригадир опять закрыл глаза. Н а крылечке всхлипывал обиженный Жорка: мороз к ночи, видно, поджимал, и на ветру было холодно. — Вы извините,— робко начал Бродский,— обидели мы вас... — Р а зв е в том дело? — откликнулся старик.— Обидели. Конечно, неприятно. Вы не расстраивайтесь понапрасну, правильно указали: не побирайся, имей гордость. Правильно. Ж але ть не надо. А битому оно всегда обидно... Я рабочий человек, и совесть мне марать негоже. Н а т ашк а сидела в ногах Пантелеевича, теребила концы платка, брошенного на плечи, и облизывала губы — она готова была р а с п л а ­ каться.

RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2