Сибирские огни, 1966, №1

патки; коса медного цвета через плечо свешивалась почти до пола. Она была ничего из себя девчонка, только худая да длинная. На стройке шутили: Клавку Рыжего и Машу Соловьеву следовало бы поженить, по­ скольку они одной масти. — Чего это? — небрежно спросил Петро.— Лишнюю жидкость от­ качиваем? На него зашикали : помолчи, мол, дело серьезное. На т алья Голубь, прижав кулаки к подбородку, ходила от окна к двери и говорила внятно, с расстановкой, будто диктовала. Она сейчас напоминала молоденькую учительницу, которая вела первый урок и по­ тому не в меру строжилась. — Ну вот зачем плакать, не понимаю Разве можно так распускать­ ся, ведь мы уже не маленькие, правда? Видишь, денег тебе собрали.— Подвинула на край стола горку смятых рублей и мелочь.— Купим тебе ботинки, велика важность, и стоит ли из-за такой мелочи слезы лить. Хочешь, валенки мои возьми. Соловьева смахнула локтем деньги на пол и подняла подурневшее от слез крупное лицо. У нее распух, потяжелел и без того большой нос, на лбу выступили серые пятна, какие бывают у рожениц. Она скриви­ л а губы. — Милостыню даете, да? Отойди от меня, надоела! Все надоели! — Не одной тебе трудно... — Слышала. Передний край назывется, на ботинки не з аработ а ­ ешь! Или я не старалась, отлынивала? Скажи, отлынивала? Зачем зва­ ли нас сюда, ну зачем?! — Соловьева вытерла губы скомканным плат­ ком и всхлипнула. Она хотела держаться гордо и холодно — ведь прав­ да на ее стороне. Но в горле собрался комок, от которого больно, и слезы катятся без удержу. От тог* еше обидней становится и кажется, что и в слабости этой виноваты тоже они. Она страшится своих слов, но и слова не удержишь: — Не нужны мне куски ваши! Не нищая я и не стануунижаться, если отца нет, если отец на фронте погиб! Петро только сейчас заметил остальных. Человек десять, понурив­ шись, сидело по койкам. С чьих-то валенок на половицу натаяла лужица. Слышно было, как на улице колотился ветер. Поднимались и опа­ дали на окнах желтые занавески, шевелились даже края скатерти на столе. Наталья , вытянув руки, метнулась к Петру. В глазах у нее тоже стояли слезы. — Скажи хоть ты слово... Что ей сказать? Когда человек обижен на весь белый свет, никакие уговоры не помогут. И ты, Наташка, еще — сорока-белобока: помолчала бы, пусть выплачется, в разум войдет... — Молчи! — глаза у Петра стали совсем узкими.— Молчи, Го­ лубь.— Собралась — и скатертью дорога. Видишь, мы ей не нужны, ей никто не нужен.— Он отвалился от стенки, точно пьяный, и вышел не­ ловко, боком. На т ал ья уткнулась в угол и громко заревела — не выдержала роли. — Д а что же это такое! Теперь внимательно, с молчаливым укором, следили за Соловьевой. Та перебирала вещи в большом чемодане. Она уходила. Совсем. )