Сибирские огни, 1966, №1

выходит иногда на поверхность ценный ми­ нерал. Истинно философские и, вместе с тем, трогательно наивные раздумья старой тофаларки (маленькая народность в Сая­ нах). Поэтизация законов тайги, вырабо­ танных опытом поколений. К примеру, жен­ щина размышляет, глядя на олененка, о его доле, о его роли в жизни человека, в при­ роде. Если оленя считать только вьючным животным, то и себя придется тогда при­ нимать всего лишь за погонщика. «А этого в тайге мало. Здесь гордость необходима так же, как спички и хлеб, и все обычные представления о чувстве человеческого д о­ стоинства в Саянах надо увеличивать в не­ сколько раз.» Против месяцев одиночества и их тяжести приходится выставлять свое оружие. В финале закономерно встает перед читателем скульптурное лицо спокойной и мудрой старухи, постигшей смысл жизни. В центре повествования почти всех про­ заических вещей «Ангары» — пожилые лю­ ди. Это воспринимается ныне как антитеза другим героям — шумливым скептикам, суперменам, бронзовым и пыльным богам, готовым с легкостью решать любую пробле­ му, толковать о чем угодно. Молодую про­ зу еще недавно захлестывала волна само­ влюбленного глубокомыслия. Гораздо чаще философствует теперь человек зрелый, умуд­ ренный жизнью. Во всяком случае, если судить по прозе «Ангары». Здесь даж е «Рассказ о первой любви» (Виктор Лаври- найтис, № 1) дан ретроспективно, устами человека в возрасте, оглянувшегося на важ ­ ное событие детства. Получился сильный рассказ о нравственной науке, преподанной дедом тринадцатилетним паренькам. Д ед ничего, почти ничего не делает, чтоб в фор­ мирующихся, готовых на пустяке сорваться душах воспитать высокие идеалы. Мораль­ ная традиция, духовный уклад вызревают в детских сердцах и под влиянием русской природы, и под действием русских харак­ теров. Показана критическая точка нравст­ венного вызревания, когда человек, может, впервые задумался над тем, что ж е он со­ творил, впервые осознал, что поступил нече­ стно, подло по отношению к другу, и оттого стало ему невыносимо тошно. Все, однако, уладилось. Но на сердце у героя печально. И одновременно как-то легко. Вот и вся не­ хитрая история. Но это история о том, как чуть-чуть повзрослел человек, это сколок с точки роста. Прошло время, человек ничего не позабыл, спустя десятилетия сформули­ ровал, что тогда с ним произошло, хотя нутром урок усвоил сразу и никогда с тех пор не мешал счастью других, даж е если самому было очень тяжело. Раскусить рас­ сказ не просто. Лишь по размышлении на­ чинаешь понимать благую роль деда: он позволил пареньку жестоко ошибиться, хотя легко мог предотвратить падение. Как гла­ сит восточная мудрость, умная мать не ме­ шает ребенку обжечься. Этический мир нашего бытия получил на страницах «Ангары» контрастное изображе­ ние благодаря повести В. Глущенко «Отъ­ езд не состоится» (№ 1). Те ж е проблемы, та ж е задача исследования нравственных коллизий, только на негативном материале. Неизменный объект искусства — человек. Но стяжатель, мерзавец, плут — тож е че­ ловек. Больше того — член нашего общест­ ва. Как ни прискорбно, но он еще и продукт общества, в котором обретается. Выброс нездоровых частей, отмирание клеток — не­ избежное следствие эволюции, жизненного процесса. Порок, болезнь, преступление не изжиты в нашей среде. И дабы лечить бо­ лезни, бороться с пороком и преступления­ ми, их надо знать, изучать. Отрицательное явление — правомерный объект искусства. Глущенко поставил в центр повествования жулика. Это человек, доживающий послед­ ние дни. Снова перед читателем экскурсы памяти в прошлое. Но тут уж, конечно, иной мотив, иные краски. Хилому, хитрому, не­ любимому председателю сельпо Таковому все кругом представляется серым, хмурым, противным. Чтимый всеми колхозный вожак кажется ему «мужиковатым подполковни­ ком» с «наивным пионерским энтузиазмом». А вот просто взгляд окрест: «В палисадни­ ке перед больницей ржавели папахи геор­ гин, уныло обвисали у изгороди плети нас­ турций, обожженных крепким заморозком. Серое небо, увядающие цветы, желтеющая трава... Всюду приметы тления, всюду тос­ ка!» Божий свет платит Таковому тем же. Ему неуютно, его третируют, над ним изде­ ваются колхозницы, с презрением покидает любовница, холодно отворачивается другая' женщина, которою он увлекся; отверг Та­ кового и былой собутыльник — шофер. Ав­ тор вглядывается в социальные процессы. Много лег к Таковому относились с почте­ нием, даж е побаивались его, в спорах не­ смелы переходить дозволенную грань... Что- то произошло непоправимое для Такового, «что-то легло поперек гладкой, хорошо уез­ женной дороги». В людях пробудилась,, растет непримиримость. Но откуда взялся этот деляга, барышник, подонок? Автор разворачивает картину становления, если можно так выразиться, характера («паде­ ние» тоже было бы не точно, ибо Таковой сгнил на корню, не успев развиться в пол­ ноценного человека). Эффектна пора рас­ цвета деятельности торгаша. А далее — тонко найденная прозаиком деталь, остано­ вившая в 1937 году карьеру Такового, когда он публично отрекся от арестованного ро­ дителя и заявил о расхождении с ним по идеологическим вопросам. «Открытое пись­ мо в свое время спасло, хотя мечты о сла­ ве, о власти пришлось оставить». Во время войны Таковой разжился спе­ куляциями на пушном промысле. Потом вошел в силу как работник торговли. З а б о ­ ты привели делягу к серьезным перебоям сердца. Выкарабкался кое-как. Заявление Такового об уходе «начальник решительно отодвинул в сторону: «Изорви и брось. Опытные кадры нам тоже нужны». Так происходит раздвоение личности. С одной стороны, герой чувствует превосходство над