Сибирские огни, 1966, №1

откровенно признается ему: «...поделись грешком с нянькой-то, разгони страх». Но именно этого Федор и не в силах сде­ лать «Разомкни уста»,— причитает Демидь- евна. «Сделай милость, объясни»,— прячет под интеллигентской иронией свою тревогу отец «И ) тебя нечего сказать нам?» — гневно спрашивает Ольга. А Федор молчит. Когда у него прорывается ужас пережитого, он признается: «Я такого в жизни моей хлебнул, что мне ничего теперь не боязно». Он «с усмешкой» вспоминает о том, как «через болото, тысячеверстное, трассу вели... по самый подбородок. Гак что буквально по горло занят был». Но о том грозном и сокровенном, что всех волнует, он так ниче­ го и не скажет «Главное железо», которым «запечатаны его уста»,— страшная, взрыв­ чатая сила правды, которую никак нельзя обнажить сейчас, в тот момент, когда «вол­ ки, убийцы в твой дом ворвались». Ведь недаром, догадываясь, что не было у брата никакой «смертной вины», перед самой его казнью, признается Ольга: «Есть такое, чего нельзя узнать во всем разбеге, чтоб не сойти с ума Иное знание разъ­ едает душу и цель, самое железо точит. А нам нельзя, никак нельзяе.сегодня...» Так и уходит Федор Таланов на висели­ цу, не открыв своей тайны, хотя «виноватое прозрение появляется в лице старого докто­ ра» и хотя в порывистом шепоте Ольги то­ ж е звучит пугающая догадка. Но Федор молчит, ибо в дни иноземного нашествия он не хочет вспоминать «про наш внутренний домашний счет». И вот здесь-то возникает потребность поспорить и с Федором, и с Ольгой. «Слепому иногда легче, чем зрячему. Он не видит, он может не знать»,— пишет Г. Бакланов в романе «Июль 41 года», того самого года, о котором повествует и «На­ шествие» Жизнь вслепую в го время многим ка­ залась более легкой и удобной. Ольга гово­ рит об этом всерьез, взволнованно, словно заклинает кого-то. Интонация Г. Бакланова совсем иная: во внешнем ее спокойствии скрываются и гнев, и грустная ирония. Ведь именно слепота командарма Лапшина по­ губила корпус генерала Щербатова. По сути своей весь роман — страстное свидетельство того, как дорого стоила народу людская слепота, слишком часто принимавшаяся за верную жизненную позицию. Л . Леонов также отнюдь не склонен допустить возможность читательского согла­ сия с объективно трусливым выводом Оль­ ги. «Нам нельзя, никак нельзя сегодня». При поверхностном прочтении пьесы мо­ жет показаться, что в ней словно бы и нет опровержения этих слов. И это насторажи­ вает. Мы ведь убеждены: так не бывает, чтобы правда мешала жить. Правда всегда нужна. Не нужна ложь, даж е самая рафини­ рованная и в самых гомеопатических дозах. В прежнем варианте «Нашествия» доми­ нировала мысль о единстве советского на­ рода перед лицом врага, с особой вырази­ тельностью воплощенная в судьбе Федора. Эта мысль полностью осталась и в новом варианте пьесы. Только раньше Федор пре­ одолевал эгоизм, себялюбие, замкнутость одиночки. Теперь Федору нужно преодолеть иное — чувство обиды, сознание несправед­ ливости своей судьбы. Прежнему Федору нужно было подняться до морального уров­ ня общества, своих близких, вернуться к ним, встать с ними вровень. Л. Леонов не­ даром убирает эффектный финал пьесы — «Он вернулся, он с нами». Новый Федор никуда не уходил — его уводили, а это уж совсем иное. И вот теперь Федор, безвинно лишенный доверия, сам не доверяет близ­ ким правды о себе. Верно ли, справедливо ли он поступает? У него, прошедшего сквозь самые тяж ­ кие испытания, хватает силы, разума и д у ­ шевного мужества, чтобы отдать жизнь в борьбе с нашествием. Жестокая правда, ко­ торую он не только узнал понаслышке, но испытал каждым вершком собственной ко­ жи, не помешала ему «самовольно вступить в герои». Знание не сделало его слабее. Так почему ж е Ольге нужна слепота, чтобы остаться сильной? Вот первый, но далеко не единственный аргумент против нее. Вернемся к исходной ситуации конфлик­ та. Федор скрыл истину, и это легло пропа­ стью между ним и родными, между ним и Колесниковым Молчание, продиктованное боязнью правды,— ведь тоже ложь. Именно эта ложь разъединила семью и потребовала от Федора особых душевных усилий, чтобы преодолеть одиночество, в котором он ока­ зался. Ложь вызвала в ответ и недоверие, и сухость, и настороженность. Так, рассказывая об этом, Л. Леонов ведет нас к мысли о бедах, которые вызы­ вались подозрительностью и недоверием к людям. Чрезмерная, ненужная жестокость вре­ мени до предела обнажена Л . Леоновым в новом финале пьесы Колесников освобождает Ольгу из под­ вальной темницы «Ступай наверх,— гово­ рит он ей,— встреть мать». Там наверху — труп Федора, и Ольга с ужасом спрашивает: «Она уже видела?» Колесников отвечает нечто на первый взгляд совершенно неожиданное: «Да... Че­ го же ты плачешь, Оля? Это и есть наша великая победа!» В чем ж е победа? В том, что выгнали немцев из города, или в том, что в борьбе с ними героически погиб Федор Таланов, в котором совсем недавно сомневались, ко­ торому не верили? Очевидно, и в том, и в другом. Недаром Ольга, несмотря на радость победы над врагом, не проявляет никаких светлых эмо­ ций, а только повторяет слова Колесникова, «как эхо» «Великая победа». Вот в этой печальной ремарке — «как э х о »— и раскрывается, что Ольга теперь окончательно поняла правду о Федоре, внут­ ренне ужаснувшись всем бедствиям,