Сибирские огни, 1966, №1
Звонкая слава Удокана еще впереди. А сейчас переживает он свои, быть может, самые драматические дни. Для меня поначалу Удокан — это случайные спутники в грузовике. Обветренный парень из Якутской экспедиции бережно прикрывал полою полушубка сизого голубя: «Новосела везу». Подвыпивший буровик с Читканды подсовывал голубю на жесткой ладони смешанные с табаком черствые хлебные крошки. Вечером в Намингской го стинице — три нечки на две комнатки — буровик встрепенулся при звуках радио: — Рахманинов... Он прикурил от раскаленного бока печи и, ни к кому не обращаясь, заявил: — Сто рублей отдал бы, чтоб послушать «Травиату». Новыми... Для меня Удокан — прежде всего чудаки, негромкие люди, без которых, однако мир бы обнищал. Медных гор хозяйка Нет, вы представьте,— сказали мне в Наминге,— места у нас — черт ногу сло мит. Реки быстры и горы круты. Сюда шли сильные, бывалые мужчины. И возвра щались с пустой котомкой. Иные не вернулись совсем. А разоткровенничалась при рода... с женщиной. Я сижу в конторе Удоканской экспедиции, и в руках у меня письмо. Четыре странички, заполненные аккуратным почерком. Я пытаюсь представить женщину, пе ред которой галантно склонился неприступный Удокан. В окно просматриваются соп ки. Вершин не видно. С двух сторон нависли над поселком молчаливые гиганты в искристой снежной шкуре. Где-то здесь стоял первый табор геологов, обследовав ших бассейны рек Икабии, Кемена и Наминги. Еше не было дорог. Еще не родились бульдозеры, которым суждено пробивать- оя по оленьим тропам. Геологи пришли через хребты и урманы, без карт, обладая лишь зыбкими показателями аэрофотосъемки. Вечерами, смертельно уставшие, они недолго сидели у костра. Тут же дремал, положив голову на иссеченные лапы, пре данный спутник лохматый пес Боб. А с утра снова расходились по изнурительным маршрутам, через нагромождения камней и скал, в дремучие пасти ущелий. Уходили в разные стороны, по двое, по трое. Боб неизменно семенил рядом с Елизаветой Буровой, старшим геологом партии. И там, где шли они, безродные ручьи впервые обретали имена. Как-то туманным ут ром долго буксовали на скользкой, как натертый паркет, гальке в холодном до су дорог ключе. Так и назвали ключ: Скользкий. Потом появился ключ Розовый — этот вьется через одуряющие заросли багульника. А однажды прозрачная говорливая змейка завела по ущелью в тупик, к стометровым отвесным скалам. Пришлось изме рить ущелье в обратном направлении. Ключ нарекли Веселым — им не изменяло чув ство юмора. Еще есть ключ Облегченья — в теплой безветренной долине. К нему, чертыхаясь, теряя силы, продирались по затканному карликовым кедрачом водоразделу. Я читаю письмо и вижу, как непросто даются открытия. Десять лет шла Ели завета Бурова к зелено-голубому камешку, затаившемуся в отрогах Удоканского хребта. Десять лет — через прокаленные степи Казахстана, по звериным тропам Ка релии и Восточного Саяна. Удокан, самый крепкий орешек, потребовал наивысшего накала сил. Открытие пришло, как всегда неожиданно. С геологом были оператор Клавдия Бакланова и маршрутный рабочий Владимир Аристов. Они застудили ноги, мучи тельно кашляли и едва говорили низкими сиплыми голосами. Они даж е в час триум фа не способны были к бурному выражению чувств. В среднем течении ручья Скользкого Бурова обратила внимание на зелень не совсем обычного оттенка. Пробравшись к делювиальной россыпи правого берега, гео логи нашли обломки песчаника. Выше по склону виднелись такие ж е обломки.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2