Сибирские огни, 1966, №1

Что это ему пригрезился Федор Терентьевич? Правда, только он, Земляникин, д » сих пор зовет пятидесятилетнего секретаря Васенькой. И интересуется всегда: что, мол, у тебя хорошего? По праву отца У него сыновей — сотни: в конце двадцатых — начале тридцатых годов был директором производственно-учебных мастерских при Запсибдет- комиссии. Бывших беспризорных в люди выводил. Знаменитое было учреждение. А. В. Луначарский наведывался сюда, а потом писал: «С восхищением посетил мастерские. Все, и организационная, и педагогическая, и художественная сторона дела, заслуживает величайших похвал. Это — образцовое предприятие. Надо сделать его широко известным во всем нашем Союзе». Василий Иванович глянул в окно и придержал машину: там поднялись уж е до второго этажа два кирпичных дома. Этот на восемь, а тот — на шестнадцать квартир. Направо, дальше — еще дом строится. В той стороне — тоже несколько. Как это?.. Эй ты, утро ясное,— Освежи! Выхожу я строить — Этажи. Стены поднимаются В небеса... Хорошо и весело На лесах... Не забыл, оказывается, хотя лет тридцать пять прошло: это еще там, в мастер­ ских, написал Не больно складно, но зато от чистого сердца... Он в те годы еще и ри­ сованием увлекался. Горел, как говорится, поэзией и живописью. Возможно, поэтому его и любил Земляникин больше многих других, хотя вообще-то был ровен со всеми воспитанниками. Все поднимал, вдохновлял своего Васю Помнится, зазвал как-то к себе в кабинет Демьяна Бедного, когда он здесь был, заставил произведения Коробей­ никова читать. Демьян потом внушал автору: — Хочешь быть поэтом — сердце пошире красоте раскрывай. И учиться надо. Р а ­ ботать над языком. Днем и ночью. Будешь тогда вторым Демьяном Бедным. Но второго Демьяна не вышло, хотя и старался он и сердце раскрывать, и над языком работать. Вместо того, чтобы ехать учиться литературному ремеслу в Москву, куда его усиленно подталкивал Федор Терентьевич. Василий оказался в Томске, в Ин­ ституте сельскохозяйственного машиностроения. Как-то так получилось... Впрочем, если разобраться, то ничего, наверное, странного в этом нет. Всегда почему-то тянуло его в деревню. Когда он. тринадцатилетний сын каргатского ж елез­ нодорожного рабочего, остался в двадцать первом году круглым сиротой и исколесил без билета пол-Сибири, все-таки бросил якорь в деревне. Хоть и на положении батра­ ка — но в деревне. А потом, когда стало невмоготу и «дух бродяжий» позвал в дорогу, он, шагая к железнодорожной станции, мечтал: Уходил по зеленому скату. Знал, домой возвращусь не скоро, И поля, и саманную хату Променял я на шумный город, И вернуться хочу по-иному На родные поля и луга,— Молодым меня агрономом. Д орогая, встретишь, зем ля... Нет, второго Демьяна Бедного из него не получилось. И агронома тоже. Институт закончить не удалось: был призван на партийную работу в село Что ж. не художник слова — художник жизни. Теперь, когда они встречались с Федором Терентьевичем и тот задавал свой обычный вопрос: «Ну, что у тебя. Васенька, хорошего?» — Василий Иванович все реже показывал свои новые стихи, но зато рассказывал о том, какие но