Сибирские огни, 1963, № 10
ное. Это вы с Пистимеей понимаете или нет? Я сказал — ты не крути баш- кой-то. Или, выходит, понимаете?! Так на что же вы тогда с Пистимеей надеетесь?!! Словно пушечный выстрел раздался над ухом Устина — с такой си лой трахнул Демид медным подсвечником по спинке кровати. — А вот на что!! — сказал он, швырнул в угол согнувшийся подсвеч ник и вышел из комнаты. Устин с недоумением смотрел то на валяющийся на полу подсвечник, то на дверь, за которой скрылся Демид. Минут через десять он вернулся, принес какую-то- толстую папку, пе ревязанную крест-накрест шпагатом. Сел за стол, развязал, положил ка папку обе руки. — Да, это верно, советская власть больше сорока лет стоит, — хрип ло сказал он, по-прежнему глядя на Устина холодными и пустыми глаза ми. — И крепкая она оказалась, тут чего спорить... Уж мы ли ее не шата ли, не пробовали на крепость... Д а ты садись. — Устин сел. — Тогда, — продолжал Демид, — в начале двадцатых годов, четырнадцать государств объединились и двинули свои силы против советской власти. А она, совет ская Россия — разметала эти силы, раскидала их по стране, уничтожила. Сколько раз мы пытались затем пощупать эту власть то с одного боку, то с другого! Голодом ее морили, огнем ее палили... а она все стоит. Демид подвинул свой стул к Морозову, положил высохшую, жесткую руку на его широкое колено и сказал негромко, будто боялся, что их под слушают: — И все-таки борьба еще продолжается... Устин нервно рассмеялся прямо в лицо Меньшикову: — Обрадовал! Я тебя не спрашивал, продолжается или нет. Я и беэ тебя знаю, что продолжается. Я спрашивал о другом — на что вы надее тесь? На что??! Если уж тогда весь мир... Демид рывком открыл свою папку. Развязал, начал рыться в ней. — Борьба идет теперь страшнее, безжалостнее, — продолжал он, как заправский лектор. — Да, были четырнадцать государств, были немцы, Германия... На Германию у тех, кто не забыл про нас с тобой, была глав ная ставка. Ну что же... не вышло, просчитались где-то... — Ничего себе... Рассказываешь так, будто в дурачка поиграли. А проиграли все на свете, проиграли — навечно. Навечно! — Не думаю. Верно, Германия была разгромлена, повержена в прах. А сейчас... Ты спрашиваешь, на что я надеюсь... на что нам надеяться те перь? Отвечаю — снова на Германию... на Западную Германию. Может быть, это последняя наша надежда, последняя ставка... последний козырь... Демид замолк, точно устал уже говорить. Морозов тоже притих. Меньшиков взял из папки какой-то листок. — Как уж получилось, что Германия возродилась из пепла — не на шего с тобой ума дело, — опять начал Демид. — Это просто наше счастье. В том проклятом году, когда кончилась война, нам с тобой было не до Германии. Но умные люди думали о ней. Умные люди остались еще в этой побежденной Германии, умные люди были в Америке. Они глядели далеко вперед и видели там одно и то же... И вот, — Демид выхватил из папки листок и потряс им перед носом Устина. — Вот тебе сегодняшняя, картина. Вот что пишут в газетах про сегодняшнюю Западную Германию: «Войска Аденауэра уже превосходят по своей силе гитлеровскую армию». Или вот: «Уже сегодня армия ФРГ является самой сильной в Западной Европе. На базе бундесвера в случае необходимости можно будет в ко роткий срок развернуть многомиллионную армию». Эти умные люди на стойчивы. Демид бросил листок, захлопнул папку:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2