Сибирские огни, 1963, № 10

рану высыпать. Все ждал, когда он обессилит, зашатается и рухнет.., А что с моего жданья?! Я вижу — больно ему, морщится. Но от боли не кри­ чит, как и девчонка та не кричала. И не шатается, как не пошатнулись тот сельсоветчик с председателем, стоит твердо. Одну руку ему повредили, да, видно, в другой у него силы больше, чем в наших с тобой четырех. И он этой рукой намертво сдавил мне горло. И тебе — тоже. Что крутишь го­ ловой? Чуешь, как сдавливает? А нет если, так почуешь скоро. Дохнуть нечем будет, как мне... Или к Смирнову этому приглядись. Искалечило его на войне — дальше некуда. А почто? Да потому, что в самое пекло лез, не жалел себя в драке с нами Я... ведь это, я всю семью его под корень извел. Долго присматривался, когда он у нас появился — тот ли Смирнов? Вчера утром специально на станцию повез, чтоб выведать незаметно... Он самый... Ну ладно, не спалило его в огне до тла, хоть обгорелый до костей, да вылез. Тут бы, кажется, и уползти в сторону, в холодок, просидеть там остаток дней. Как ни говори, человек все же и по-человечески каждый по­ нял бы: дрался до конца, а теперь выдохся, теперь не боец, да и на бе­ лом свете недолгий вообще житель. А он?! Залез в кусты, в холодок? Как бы не так! День и ночь по колхозам таскается, дело свое делает. Если и помрет вскорости, то где-нибудь на проселочной дороге, между колхозом и своей редакцией. Я, между прочим, еще потому вчера повез его, что хо­ тел спросить — какая же такая сила в нем сидит, что заставляет его день и ночь колготиться средь людей, ради чего таскается по району? Ведь все есть у человека, полеживал бы себе, да поплевывал в потолок. А он знаешь что ответил?! Он сказал: сын твой Федька знал вот... ради чего.. Понятно тебе, Демид? Силы Морозова иссякали, он говорил все медленнее, все тише. Но увидев, что Меньшиков опять собирается перебить его, мотнул головой, "повысил голос и торопливо продолжал: — Так понятно, спрашиваю?! Знал Федька! Подробней... мне ответа и не надо... Не надо!.. Вот и выходит — все племя его я угробил, самого •его мы, вроде, обескровили — ну все, мол, этот теперь уж мертвяк для нас, а он явился, как... как судьба, как проклятье, которое висит надо мной... А значит — над нами. Пистимея все о каком-то небесном судье толкует, что явится да и учинит над миром, то есть над ними, расправу. А мне думается, что если и есть такой судья — небесный ли, земной ли — так он на ихней стороне будет, он с нами зачнет расправляться... А — как? Вот тебе и Захарка, вот тебе и Смирнов! Так спрашиваю — что это за лю­ ди?! А? Что это за порода такая? А это еще, однако, не самые крепкие из них. Есть еще крепче... А теперь ко мне приглядись.. Замахнулся когда-то не на рубль даже, на целый червонец, а удар вышел копеечный. Начинал •я с чего? Рубил людям головы, выжигал целые села и деревни... Ну, ду­ мал, силен, — все выжгу, сокрушу, измолочу. Потом гляжу — как бы са­ мого не переломили с хрустом да прочь не отбросили. Ладно, смирился, приспособился мстить людям по-другому, как ты советовал. Захару, гово­ рю, крови немало перепортил, тому же Фролу, Егорке Кузьмину... А д аль­ ше что? После войны я только и смог, что Клашке Никулиной нагадить, да ее сестре Зинке, которую ты сейчас под меня подкладывал. Потому что Захаркина рука все шибче сжимала меня за горло. И начал тогда я в бессилии гадить людям совсем уж по мелочам — молоко воровал, масло, зерно... И вот дошел до трех стожков сена... Не я измолотил кого-то, а ме­ ня вымолотили начисто, до последнего зернышка. И знаешь, что самое страшное? Сейчас скажу. Кто меня молотил? Захар, что ли, Большаков? Наш агроном Корнеев? Филимон Колесников? Смирнов этот? Кабы кто-то один из них — я бы вырвал цеп-то, да и... Или, по-нонешнему говоря, са ­ мого в молотилку сунул ногами вперед. А тут не знаешь, кто тебя и моло­ тит, — вроде никто по отдельности и весь мир сразу. Вот что самое страш