Сибирские огни, 1963, № 10
расхаживает по огороженному колючей проволокой лагерю смерти, как он — пьяный, озверелый, стреляет и стреляет людей в лоб, в затылок, в живот, в сердце, как он загоняет их в газовые камеры, как он, посмеива ясь, вешает какого-то грузного человека, затягивает ему веревочную пет лю на шее... «А что стрелять, что вешать, что загонять в газовые камеры? — тупо думал и думал он. — Зря все это, зря, зря...» Демид стоял рядом, скрестив руки на груди. — А зачем ты мне все это рассказал... про> лагеря эти смертников? И про свои геройства? — спросил вдруг Устин. — Так видишь... — задумчиво промолвил Демид. — Грех, конечно, губит много человеческих душ. Но неверие в Христа губит еще больше. И там, где плач и скрежет зубов, оказывается всегда намного больше тех, которые попадают туда не за нарушение заповедей моисеевых, а за равно душие к страданиям и смерти Христа за грехи наши. Вот что я хотел тебе напомнить. Немцы ведь христиане, христианскую религию отправляют. Вот они и понастроили этих лагерей. Устин, нахмурив лоб, долго пытался добраться до смысла этих слов. — А, кроме всего, — продолжал Демид, — ты сомневался: не скажу тебе, кто я, да где был, утаю что-то. Я тебе ответил — таиться нам с тобой нечего. И без того знаем друг о друге столько, что... для веревочной петли, словом, хватит... Ладно, спи. Утром я приду. — Пистимея где? — спросил Устин. — Зачем тебе Пистимея... — усмехнулся Демид. — Постарела уж она, отслужила свое. Если хочешь — я тебе дочь пришлю. Только скажи, на какой вкус — беленькую или черненькую, в летах, или помоложе, за мужнюю, или совсем свеженькую? Хотя ты, помнится, не любитель был... — Какую дочь? — Не мою, понятно. Божью. Своих один Вавила предлагал. И, не ожидая ответа, шагнул за порог. Морозов постоял среди комнаты. Потом разделся, разобрал пышную постель, потушил свет и лег. Дверь в комнату тихонько раскрылась с каким-то осторожным, не смелым скрипом. — Кто это? — резко спросил Устин. — Ты, что ли, еще, Демид? — Я... — тихо ответил женский голос. — Дочь Зинаида. — И замол кла испуганно. Устин повернул голову. В темноте он различил какую-то тень, маячив шую возле двери. Морозов вспомнил смешок Демида: «Если хочешь — я тебе дочь пришлю». Ему вдруг захотелось узнать, чем все это кончится, и он сказал: — Чего там притихла? Пркктеилась, что ли? — Я... я сейчас, сейчас, — жалобно проговорил женский голос. Тень покачнулась. Устину показалось, что женщина намеревалась скользнуть обратно за дверь, но какая-то сила заставила ее все-таки двинуться к кровати. Устин хотел было встать, зажечь свет и поглядеть, что это за «дочь». Не из тех ли, что накрывали стол? Но в последнюю секунду решил не де лать этого. Его еще больше разожгло любопытство': что же она будет де лать дальше. А женщина неслышно подошла к кровати и остановилась. В комнате было единственное небольшое оконце, звездный свет через это оконце почти не проливался, но Устин все же различил, что женщина была невы сокой и, кажется, замотанной не то в шаль, не то в платок. — Ну, а дальше? — спросил Устин, видя, что она не двигается.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2