Сибирские огни, 1963, № 10

Но Устин отодвинул рюмку. — Как же ты в наших краях оказался? — спросил он. — Или... не покидал их? Не должно, вроде... — Долго обо всем рассказывать, Устин. И не перескажешь всего. До войны в тюрьме пришлось посидеть. Кабы не немцы, вряд ли бы вышел оттуда живым... Д а , так вот. Потом... потом в Освенциме был, в Бухен- вальде... В общем, много этих лагерей смерти прошел. Устин поднял голову. Демид скривил губы, пояснил: — Ты ведь тоже в этой... как ее... в Усть-Каменке, что ли? Знаю, знаю... — Откуда же? — насмешливо промолвил Уетин. — Нищие, что ли, доложили, которые к Пистимее все ходят? — В том ли дело, откуда знаю! Да... а к концу войны перевели меня в Австрию, в концлагерь Маутхаузен. Знаешь о таком? — Пользовался .слухом, — нехотя сказал Устин. — Ну вот... Это был, пожалуй, самый страшный для людей лагерь... Чего только там не делали... Демид рассказывал долго, наверное, с полчаса. Рассказывал тихим, доверчивым голосом, словно уговаривал в чем-то малого ребенка. — Словом, — закончил он, — почти до конца войны я прослужил в этом Маутхаузене. Потом... в общем, еще во многих странах побывал, кро­ ме Германии-то. Но... хватит, пожалуй, обо мне. И так рассказал больше, чем надо бы. Д а ведь друг ты мне. Как сам-то живешь? — Что я — живем... — Устин чертил по столу вилкой. — К нам-то, говорю, зачем пожаловал? Если признают тебя... — Конечно, в панфары от радости не ударят, как Тараска говорил. Как он там, живой-здоровый? — снова уклонился Демид от вопроса Мо­ розова. — Как Захарка Большаков? Я слышал — собираетесь асфальти­ ровать главную улицу деревни? И вдруг Устин со злостью отодвинул тарелку и тут же почувствовал: вот-вот перестанет управлять собой, сорвется. — Так, — выпятил мокрые губы Демид. — Капризный гость. Чем же я тебя ублажить еще могу? Глаза Демида делались все уже, губы — тоньше и тоньше. Эти Д е­ мидовы глаза и губы раздражали Устина. Но главное было не в глазах, не в губах. Главное было в голосе Демида, который становился все тише, все ядовитее, все острее, все зловещее. Устин бросил вилку на стол. Вилка ударилась о рюмку, рюмка упала на пол, раскололась с малиновым звоном. Тотчас открылась дверь. Но теперь из нее выглянули не те девушки, которые собирали на стол, а вышла пожилая, лет под пятьдесят, женщина. Она молча подобрала осколки, сложила их в фартук и пошла обратно. — Сестра моя... — окликнул ее Демид, и женщина торопливо обер­ нулась: — Слушаю, брат Дорофей Трофимыч. — Прибери со стола. Кончили мы скудную трапезу. Пошли. — И Демид положил руку на плечо Устина. Рука была крепкая и тяжелая, как камень. Они прошли через «белую» комнату и оказались в коридоре. Устин думал, что сейчас они выйдут в сенцы, оттуда во двор. В сенцы они дейст­ вительно вышли, но очутились опять в каком-то темном коридоре. Затем миновали одну комнату, другую и оказались в третьей. В ней было полно мебели, стояла, поблескивая спинками, никелированная кровать, на потол­ ке висела небольшая электрическая лампочка. — Ложись, спи, — показал Демид на кровать. Устин опустился на стул. Сидел и представлял почему-то, как Демид