Сибирские огни, 1963, № 10

Устин и раньше знал, что в Озерках действует небольшая церквушка, много раз проходил мимо нее, много раз слышал чуть дребезжащий звон, видимо, расколотого, как ему представлялось, изношенного колокола. Но он никогда не слышал, чтобы колокольный звон был так силен и резок. «Я все как-то летом бывал тут, а зимой, выходит, звукам просторнее», — подумал он и стал спускаться с крыльца. Пистимея уже сидела в кошевке. Она молча подождала, пока муж усядется рядом, и тронула вожжи. Они ехали по главной улице райцентра, широкой, ровной и прямой. Но через несколько минут Пистимея потянула за левую вожжину, и лошадь послушно свернула в тесный переулок. Не раз и не два в течение зимы уз­ кую улочку переметали высокие сугробы. Снег никто не убирал, да в этом не было и нужды. После каждой вьюги дорогу торили прямо по суг­ робам, и сейчас вдоль всего переулка застыли высокие снежные волны, меж которых ныряла легонькая кошевка. Но Устину казалось, что эти снежные волны — не мертвые, что они катятся одна за другой им навстре­ чу под колокольный звон, а кошевка, стоя на месте, взлетает на гребни этих волн и падает вниз, взлетает и падает. — Куда это мы едем? — спросил Устин. — На заезжий двор, куда же еще. Переночевать придется. Какая нужда гонит нас на ночь глядя? Д а и лошаденка пристала... Солнце еще не село, но земля была исполосована длинными тенями, которые становились все гуще и гуще. Самая длинная и густая тень была от церкви. Вроде и церковь не та ­ кая уж высокая, но черная полоса от нее тянулась чуть не на полдеревни, пересекая главную улицу Озерков. Несколько минут назад они переехали эту тень, а сейчас снова нырнули в сумрак, отбрасываемый как-то неуклю­ же покосившейся колокольней. На заезжем дворе их встретила с костылем в руке Марфа Кузьмина. Моргая ослабевшими глазами, долго всматривалась в Устина, потом в Пистимею. — Дышишь еще мало-мало? — спросил Устин. — Господи, а я-то смотрю — кто это такие? Милости просим, милости просим... Вот уж гости, право, дорогие. Дышу, да на ладан, видать. Все у меня хрипит внутри, как сквозь решето свистит. Ну раздевайтесь, заколе- ли, видно. Как там Егорка мой? Когда-то Марфа приехала сюда с условием, что подрастет сын, и она вернется в Зеленый Дол. Но сын подрос, еще до войны, вернулся в дерев­ ню, а Марфа тут так и осталась. — Привыкла я, — заявила она Егору. — На людях тут всегда, не тоскливо. Ты уж большой, ступай один. Приезжай когда. И я буду ездить к тебе в гости. Да притвор с Антипа стребуй... — Как же ты все-таки живешь, Марфушка? — спросила Пистимея, разматывая шаль с головы. — Да какая уж мне жизнь! Помирать скоро домой поеду. Вот дев­ чушку председатель дал мне в помощницы. В кино убежала, пострелуха. Обучу вот ее делу — и поеду. Чай будете пить? Эвон самовар, там, в гор­ шке, угольки. Устин чай пил молча. Не раздеваясь, прилег на кровать. На улице темнело, в небольшое оконце одна за другой стали заглядывать звездочки. А Устину почему-то казалось, что сегодняшний день еще не кончился. Он чувствовал, что сегодня должно случиться еще что-то, может быть, самое главное из всего, что случилось с ним за два прошедшие дня. А что случилось за эти два дня? Он прикрыл веки. Но почти сразу же услышал: — Слышь, Устюша, пойдем.