Сибирские огни, 1963, № 10
стороженио пошевелились. Казалось, она взмахнет сейчас бровями по сильнее, взовьется и улетит. Устин даже растерялся как-то. С полминуты, а может, больше, они молча смотрели друг на друга. — Тьфу! — плюнул затем он в сторону. — Чего уставилась, право? Проходи. — Вы дайте дорогу, — сказала она. Только теперь Устин догадался, что дорогу нужно действительно дать. Дорожка к проруби была узкой, да и ту почти перемело. Звякнув пустыми ведрами, он ступил в сторону, сразу провалился в снег чуть ли не по пояс. Глянув на него теперь сверху вниз, девчушка быстро пробе жала мимо, плеснув из ведра на рукав тужурки. Проводив ее взглядом, Устин выбрался на дорожку. К Наташке он подошел, когда она, припав на колени, черпала воду. Прорубь была не широкой, но глубокой. Черная вода бешено бурлила далеко внизу, точно кипяток. Услышав шаги, девушка мгновенно обернулась, выпрямилась, чуть отшатнулась назад. — Гляди, упадешь в прорубь-то, — сказал Устин. Наташка часто-часто задышала, потом быстро нагнулась, подняла коромысло, сжала его обеими руками. — Чего тебе... опять надо?!. Устин пожал плечами: — Да пока ничего. Посторонись, воды наберу. Наташка даже не поверила. Пока Устин черпал воду, она смотрела на него, не мигая, не зная, что ей делать — ждать чего-то еще или ухо дить. Перекинула коромысло через плечи, чуть согнулась, чтоб поднять ведра. — Слышь-ка... — проговорил Устин. — Анисимова эта... кто она ему — не разберешь... Она воду тут брала сейчас... Наташка, так и не подняв ведра, выпрямилась. — Ты бы вот подружилась с ней... с девчушкой этой. — Зачем? — Ну, зачем... — Устин и сам этого не знал. Вернее, знать он знал, потому что ни на минуту не забывал слова Демида Меньшикова: «...Бу дем отравлять им жизнь помаленьку. Кто засмеется, будем тушить этот смех и заставлять плакать. Кто заплачет, надо постараться, чтоб зары дал...» Он не знал только, как Наташка сможет заставить дочь Марьи Вороновой плакать. Ну да это сейчас не самое главное. Главное, чтоб Наташка согласилась, чтоб покорилась его воле. А там он, Устин, приду мает как, найдет способ. Главное — в душу влезть Марьиной дочке, по глядеть: что там, определить, где самое чистое, самое чувствительное место. Устин поставил полные ведра на снег, выпрямился, упер в Наташку свой черный взгляд и закончил: — ...Там видно будет, зачем. Наташка ответила тогда ему глухим, сразу осипшим голосом: — Дядя Устин... Д ядя Устин! Затолкай ты лучше сразу меня в эту прорубь. Слышишь... Никогда, никогда не будет по-твоему. Или оставь меня, уйди с моей дороги, ради бога, или затолкай. Искать, как ты сам говорил, никто не будет... — Добро! — зловеще произнес Устин и в самом деле поглядел з прорубь. — Это твое последнее слово? Она была ни жива, ни мертва. Но все-таки губы ее что-то прошепта ли, и Устин, хотя и не расслышал ее голоса, догадался, что она сказа ла, — «последнее».
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2