Сибирские огни, 1963, № 10
улюлюканье деревенских ребятишек, для которых эти представления бы ли самым веселым развлечением, Антип скрывался в каком-нибудь ук рытии, обычно в ближайшей избе или чьей-нибудь бане, где он запирал ся и уже через дверь стыдил вдову за ее несознательность и «свирепст во». Марфа долго обкладывала Антипа, не стесняясь, подходящими к случаю' словами, пока ей не надоедало. — Эт-то что, а? — плача от обиды, бессильного гнева, говорил Ан тип Устину. — Это как, я спрашиваю? Куда деться от одуревшей бабы? Я к Захару ходил жаловаться, а он смеется: приладь ей банные двери, дескать, да и вся недолга. Ишь ты — приладь. А из-за чего ради? Я ради обчественного добра на спасение тогда кинулся с этим притвором. Мы с тобой кинулись. Меня, ежели по совести сказать, оберегать надо от вся ких волнений. Так ведь нет. Д а оно и понятйо: ныноче — все иначе... Спа сибо тебе, Устин. Уж и не знаю, как благодарить... Пока Антип произносил эту выразительную речь, Устин думал: «На Антипа-то можно, пожалуй, еще покрепче, чем на Овчинникова, лапу наложить. Недаром живет пословица — заставь дурака богу молиться— он лоб разобьет»... Никулину он сказал тогда: — Ладно, Антип. Притвор Марфе действительно не к чему делать. Нечего унижаться, в самом деле. Я ее и так прижму как-нибудь. Распус тилась, в самом деле. Куда Захар глядит... — Да Устин ты мой Акимыч! Друг ты мой первый! — заплясал на радостях вокруг него Антип. — Да ведь ты... Эх! Только Захар ведь не понимает, какой я преданный. Ежели мне — добром, так и я обратным концом. Он, Захар-то, ежели разобраться, так политическую ошибку де лает. Я — кто? И чтобы я... этому религиозному элементу... Тоже, нашел кого защищать... Так он, Устин, приобрел еще одного «друга». Вскоре у Марфы заболел сын Егорка. Устин дал ей полбутылки з а стоявшегося где-то травяного настоя «от внутреннего жара», сваренного женой, и послал Пистимею помочь в уходе за больным. А после выздо ровления сына, когда благодарная Марфа предложила помыть у Моро зовых полы, он, выставив ее за дверь и пристыдив, добавил: — Только Антипку вот... ну помягче, что ли, поосторожней с ним. А то он грозился уж: трахну проклятую бабу курком от телеги, пусть тог да судят... И действительно — придурок ведь он... — Да уж ладно... Только все равно не прощу притвора пескарю мо крогубому, — сказала Марфа. — Зачем же прощать. Осторожней только, говорю... Марфа стала ходить без хворостины, хотя при каждой встрече ярост но напускалась на Никулина. А потом в руках ее опять засвистел прут. Однажды Антип прибежал к Морозовым, вытянулся возле крыльца на грязноватой, загаженной курами траве и задышал, хватая, как рыби на на сухом берегу, воздух: — Н-не могу... П-помираю, и все тут. П-пусть все знают — угробила п-проклятая баба. — И, встав на колени, взмолился, протягивая к Усти ну руки: — Да ить ты обещался обуздать стерву, а?? Ввек не забыл бы тебя, Устин Акимыч... — Вон как! — нахмурил брови Устин. — Значит, не бросила она свое хулиганство? — Да именно что! — воскликнул Антип. — Д а это разве фулиганст- во?! Это бандитство голое, ни дать, ни взять. — Ладно, Антип. Я уберу ее раз и навсегда из деревни. Антип даже выпучил глаза от неожиданности.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2