Сибирские огни, 1963, № 10

ные по небольшим смуглым плечам, и равнодушно подумал: «А, хоть в больницу, хоть к дьяволу на рога». Устин молча позволил себя одеть, молча и покорно вышел на улицу вслед за женой. Фрол Курганов, смятый, не выспавшийся, глянул нэ него: — Ну так как же? Если лошадь в оглобли не идет, ее по морде, что ли, хлещут? Голос Курганова был мягок и ровен. Но все равно Морозов уловил в нем невеселую, горькую насмешку. — Это... к чему ты?! — Но тут ж е забыл про свой вопрос, бухнулся в сани. Светать начало уже за деревней. Холодный густой мрак нехотя рас­ сасывался на горизонте. Потом оттуда, где образовалось светлое пятно,, подул ветер и начал разгонять темноту по всему небу, прижимать ее все ниже и ниже к земле. Небо посветлело быстро, а земля все еще была во мраке. Темнота цеплялась за каждый сугроб, за каждый куст и выдуть ее оттуда было, оказывается, не так уж просто. Пистимея, завернутая в тулуп, сидела прямо, как кол, прижав вож­ жи локтем. Лошадь шла крупной, привычной и уверенной рысью, з а ­ медляла бег на неудобных поворотах и раскатах, а потом снова, без на­ поминаний, переходила на рысь. Мороз, кажется, немного сдал, и Устин отвернул воротник. Но едва отвернул, холод начал жечь шею и щеки, и даже лоб, точно все лицо об­ лепили комары. Устин обратно поднял воротник и принялся дышать в кислую овчину. — Ты куда это везешь меня, а? — спросил он. — В больницу... Куда же еще? — Смеешься еще, стерва! — закричал Устин, приподнимаясь. — Ка­ кой я, к черту, больной? Пистимея обернулась живо, как молодая, глянула на него ласково: — Д а чего ты, Устинушка, право... Сядь уж, родимый, успокойся. И он сел. Он сел и пробормотал зачем-то: — А пальцы у тебя все равно холодные. — Так стужа вон какая. Не шутки, — ответила Пистимея. Но Устин ее уже не слышал. Он сидел и размышлял: что он сейчас сделал — успокоился или... покорился? Успокоился или покорился? И когда он, собственно, начал покоряться ей? Если верно, что не Демид, а следовательно, и не Филька Меньшиков верховодили в те далекие годы— значит, он, вместе со всеми, покорялся ей всегда, с того самого дня, как впервые увидел. И даже, выходит, раньше, когда носился с Филькиной, бандой по Заволжью... Затем, покоряясь ей, стал ее мужем... Стал ее му­ жем?! Нет уж, тут... тут она покорилась, вынуждена была покориться... А потом-то, оказывается, опять он. Ведь по ее воле ловил он по деревням комиссаров да сельсоветчиков. Ну, положим, тут ее воля не шла вразрез с его желаниями... Потом приехали в Зеленый Дол — тоже по ее совету. И, помня «ин­ струкции» Демида — а его ли?! — загребать всех, кого можно, под свою лапу, вспоминая его слова, что убивать по-всякому можно, начал осто­ рожно убивать и загребать. Начал сам, как ему всегда казалось. А ведь — не сам! Вернее — не только сам! Пистимея всегда осторожно подтал­ кивала его, как говорил Демид, «лапу», чтобы она загребала того или иного без осечки, чтобы придавила накрепко. Чего греха таить, Пистимея скорее и лучше, чем он, разобралась в здешних людях, быстрее осмотре­ лась и приспособилась. И как-то, зимним вечером, придя с работы, сооб­ щила вдруг, что Андрон Овчинников трус, а Антип Никулин — «вообще глупый дурак».