Сибирские огни, 1963, № 10
— Все, что я говорил тебе, — это главное твое дело будет, — повто рил Демид. — А теперь я тебе еще главную задачу поставлю... Так вот... — голос Демида стал вдруг сух и трескуч, — ...десять ли годов, двадцать ли будешь так... без шуму, а чтоб... веру Филиппову мне сберег! Ему, Константину Жукову, казалось, что горящие нехорошим блес ком, выпученные глаза на маленьком, пухлом, помятом Демидовом лице начали увеличиваться. Их словно распирало чем-то изнутри так, что, ка залось, они сейчас с треском полопаются. Но глаза его не полопались. Может, потому, что Демид успел при крыть их, задернуть, как курица, тугими веками. • Не открывал он их долго. А потом спросил отрывисто, почти з а кричал: — Задачу... свою... понял? «...Снова сомкнулся круг воспоминаний, снова...» — мелькнуло в во спаленной голове Устина. — Сегодня все шло какими-то кругами. И вос поминания, и... Что еще? Д а все, все... каждое событие, которое произо шло сегодня, походило чем-то на зловещий, все время сжимающийся круг. Там, на черном пруду звягинской мельницы, круги все расходи лись и пропадали, расходились и пропадали. А сейчас все наоборот. Возникает этот круг неведомо где — и сжимается, сжимается... Поехал утром отвозить на станцию Смирнова. А чем кончилась эта поездка? Разговаривал с Кургановым. А чем кончился разговор?.. И даже вон звезды в окне... кружочками бегают. И тоже — сжимаются!! Д а хоть бы скорей сжались, сомкнулись, потухли!» И случилось то, чего Устин желал: кружочки, по которым бегали звезды, начали уменьшаться. И по мере того, как уменьшались, мозг Ус тина стал проясняться... Наконец огненные кружки сомкнулись бесшум но, превратились в белые горошины. Устин подождал еще немного з на дежде — не потухнут ли звезды совсем, как вылетевшие из трубы искры? Но звезды не потухали, они горели как обычно, — чуть помаргивая, по драгивая. Тогда Устин вздохнул и подумал: так кто ж е повыдергивал из него ветки, выросшие из Филькиного семечка? Когда? Как? Хорошо бы спро сить сейчас об этом Демида. Да где найдешь, сволочугу?! Тогда уполз куда-то, как стали подъезжать к Зеленому Долу. Еще врал, сазан крас ноглазый: «Я рядом с Зеленым Долом окопаться постараюсь». И с тех пор — ни слуху, ни духу. Может, живет где-нибудь спокойненько... вмес те с Филькой. А может, давным-давно раздавили его, как... Он вот, Ус тин Морозов... или Константин Жуков, живет пока. Живет — и всю жизнь воет от страха и нестерпимой боли, как тот волк, которому намерт во прищемило лапу. От этой боли, видимо, все проклятыми кругами и идет. Даже звезды... И вся жизнь крутится огромным огненным колесом. И он, Устин Морозов... вернее Константин Жуков, один в центре этого страшного круга, он мечется в этом огненном кольце, как скорпион. И скоро, как скорпион, звезданет себя собственным ядовитым хвостом. Как скорпион... Кто это сказал? A-а, Илюшка Звягин, то есть Тарас Юргин. Тьфу, черт, все перепуталось. Да черт с ним, была нужда разбирать. А что — не черт! Что Юргин умеет подобрать слова и влепить прямо в свою собственную харю? Нет, и это неважно. Тогда что? A-а, вот: как скорпи он! Как скорпион, который убьет себя... Врете, врете, я не сгорю! Лучше уж действительно ударить хвостом! Ударить!!! Кого ударить? Себя. Зн а чит — умереть? Постой, кто-то мне уже советовал это. Кто? Или сам я думал уже об этом когда-то? Э-э, черт, о многом я сегодня думал... Нестерпимая боль, сжимавшая все тело, начала вдруг исчезать. По
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2