Сибирские огни, 1963, № 10

Его, оказывается, звали Устин Морозов, а Пистимея — была его ж е ­ на. Это он, Костя, узнал потом... ...Трупы перетащили в лес. Взяли из своей брички две лопаты, топор, вырыли яму. Мужиков раздели донага, а женщин хотели побросать так. Но, Тарас, лязгая зубами, проговорил: —- Н-нет, з-заработок не привык прощать. 3-заработано — отсчитай. И принялся сдергивать с трупов юбки, кофты, рубашонки. Яму зарыли уже почти при дневном свете. Сверху накидали сухих сучьев и подожгли, чтобы оставить след обыкновенного та'ежного кост­ рища. — А брички ихние как, а? Неужели бросим? Добро ведь... — спро­ сил Звягин. — Одну бери себе, — разрешил Демид. — А две других надо з а к а ­ тить в кусты, подальше от дороги. Куда нам их... Тарас по-хозяйски осмотрел каждую повозку. Облюбовав одну, на­ чал перегружать с других всевозможную рухлядь, посуду... Серафима в это время рылась в одежде убитых, отыскивала их до­ кументы, внимательно разглядывала каждую бумажку. Когда с бричками было покончено, Серафима перекрестилась и ска ­ зала: — Ну вот... Сейчас — коней запрягать. Живо, Илья, бери уздечки, лови коней. Слышь, Тарас, тебе говорю! Звягин так и уставился на Серафиму: — А почему это я — Илья? Рехнулась, что ли? — Потом все объясню. Демид, Костя, — бегом, запрягайте... Ехали они целый день, не останавливаясь. Дорогой Серафима не только объяснила каждому, кем он теперь стал, но и зашила в карманы пиджаков документы. Тарас Звягин долго, почти до самого вечера, все ворчал и ворчал: — Вот уж непривычно мне, Демид, братом тебя иметь... И вообще — что это за имя теперь у меня —• Илюшка? Д а еще — Юргин?! А, Д е ­ мид? Ну, мне-то ладно, привык с чужого плеча одежку носить. А тебе эта фамилия совсем, должно быть... одна оскорбительность. И Серафиме — тоже. Пистимея! Эт-то — имечко... — Заткнись ты, самовар дырявый, — отмахивался Демид, растянув­ шись во весь рост на бричке. — Да я что, я ведь так, — бормотал неугомонно Тарас. — Я к тому, что не могли, сволочи, с порядочными именами попасться... ...А вечером снова разбили палатку на обочине дороги, недалеко от какого-то большого села. Ели ржаной хлеб, пили, обжигаясь, крепкий чай, поглядывая на деревенские огни. — ...Значит, живя там, и будешь Захарке Большакову свеженькой соли под хвост ежедневно подсыпать, — говорил Демид, отставляя на траву железную кружку. — Я не хочу, чтоб он сразу подох, как Марья Воронова. Не-ет... Это просто повезло Марье, благодаря моей молодости. Неопытный я был тогда. Сейчас — не-ет... Пусть он всю жизнь стонет и корчится от боли, как та сельсоветская дочка на горячих углях. Он будет выползать из горячей сковородки, а ты его — обратно. И пусть он, хотя и безбожник, а взмолится богу о ниспослании ему скорой смерти. А смерти не будет. Действовать будешь не самолично, а через Фролку Курганова. Есть там такой... Я тебе скажу, как ключи к нему подобрать. Будет, как шелковый, как выезженный бык. Бегом не побежит, головы не вскинет, как жеребец, а везти должен... Быку, как известно, вожжей не надо. Уда­ ришь по правому боку, он повернет налево. Хлестанешь по левому — он направо... И еще — Наталья там Меньшикова есть. Моя сродственница.