Сибирские огни, 1963, № 10
то включил кто электрическую лампочку, мрак бесшумно распахнулся, и он прочитал на чистой белой стене ответ: да ведь нету уж давным-давно у тебя, Устин, этой веры. Она, может, и была, да растаяла, как последняя льдинка на вешней реке, как последний клочок тучи после жестокой грозы... Вот почему там, в Усть-Каменке, ты застрелил собственноручно своего сына. А сейчас, наверное, убьешь дочь свою, Варвару, у которой, ты догадываешься, рано или поздно выветрится страх из головы, и она уйдет из твоего подчинения так же, как Федор когда-то. Вон она, тянет ся уж, хоть и боязливо, к Егорке... И ты, Устин Морозов, напрасно кричал: нет, врете, врете, я еще про держусь! Листочки опали, ветки засохли... Ты ведь еще давно-давно, когда вы слезли со льдины и грелись у костра, опасался: разве по одному сумеет кто перекрутить их да повыдергать... И вот... повыдергали. ...Устин отбросил с головы подушку, вскочил, прилип спиной к сте не, поджал под себя ноги. С него, оказывается, ручьями лил пот, и еще, оказывается, светло было только там, под подушкой, а здесь, в комнате — черный мрак. — Кто повыдергивал?! Когда?! — трижды ударился он головой об стену. И трижды прокричал ему Демид в ухо: — Задачу... свою... понял?! «Почему это Демид кричит, почему Демид?!.. — вдавливаясь в сте ну, подумал Устин. — Откуда ему взяться тут?.. Какую задачу?» Уж нет-нет да сообразил Устин, что это было в тот июньский вечер 1928 года, когда они расположились на ночлег прямо на обочине дороги, неподалеку от какого-то села, разбив палатку возле двух бричек с по житками. Ярко и весело горел костер, разгоняя темноту. Где-то недалеко фыркали и глухо били в землю копытами их стреноженные лошади. Он, Костя Жуков, был в тот вечер уже не Костя, а Устин Морозов, Се рафима звалась Пистимеей, а Тарас и Демид, по документам, которые бы ли зашиты во внутренних карманах поношенных, но еще добротных пид жаков, значились братьями Юргиными. Они были уже переселенцами, которые ехали из деревни Осокино Тверской губернии на Дальний Восток, на новые земли. Как же они стали переселенцами? Когда? ...Переселенцами они стали через два месяца после того, как приез жали сельсоветчики. За это время Тарас появлялся на мельнице всего раза три-четыре — раздражительный, помятый, угрюмый. Он сильно похудел за последнюю зиму, так и казалось, что самоуверенная степенность, которую он носил на себе все эти годы, слазит, сползает с него лохмотьями. Костя догадывался, что сельсоветчики сдержали свое слово и, видно, в самом деле оштрафо вали его «под завязку». — Как дела твои торговые? — спросил однажды Тараса Костя. — Аа-а... — промычал только Тарас. — И посеять нынче... Колхоз в Сосновке организовали, вот что! — с отчаянием вдруг выкрикнул он. И с обидой добавил: — Вот тебе и нэп! Это разве нэп?! А вскоре Демид собрал всех к избе и сказал: — Вот что, друзья хорошие... Пожили тут, отдохнули... Тарас похо зяйствовал вон. Пора и честь знать. Убираться надо отсюда, заметать те перь собственные хвосты, пока не поздно...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2