Сибирские огни, 1963, № 10
и замашки настоящего деревенского кулака. Он организовал-таки торгов лю в Сосновке, часто ездил за товарами в Тобольск, Тюмень, Шадринск и даже, как говорил Демид, в бывший Екатеринбург. Потом начал где-то распахивать земли, сеять пшеницу. — Гляди! — не раз слышал Константин, как предупреждал Демид Звягина. — Не хапай сильно-ТО'. Обожжешься. — Как же, наживешь тут — шиш два уха, — плаксиво ныл в ответ Тарас. Вид у Звягина был такой, точно его взяли за шиворот да окунули в кипяток. — Я ведь сам-десять долгу выплатил вам с Серафимой уж. По бойтесь бога. Константин догадывался, что Демид с Серафимой снова «трясут» звя- гинские «мешки». Потом Костя, помнится, все чаще начал подумывать, глядя на Тараса: а почему, собственно, и ему не попробовать, как Звягин? Торговля — черт с ней, а хозяйство бы завести если? Отец погиб — не воротишь, но сго ревшие амбары с зерном — можно. И уж он бы двинул Демидке в рыло, коль потянулся бы к его «мешку»! Д а и не Демид «вытрясает» Тараску, кажись, Серафима... Однако дальше дум дело не пошло, потому что Тарас все чащ« и чаще приезжал на мельницу мрачнее тучи, в сердцах пинал все, что ни попа дается под ноги. — Это — нэп разве? — жаловался он Демиду. —Это — кляп в рот. Налоги выше доходов. А товаров закупить для лавки — что бога твоего, Серафима, с тучи снять. Того — не дают, а этим — совсем не смей тор говать. А сейчас только и торговлю делать. Переселенцев прет через де ревню — тучи. Все больше в Сибирь едут да на Дальний Восток. Земель, там, говорят, благодатных — видимо-невидимо. А, Демид? — Есть землица, как же, — отвечал Демид. — Куда она делась? — Ну вот... Сейчас бы только торговать, да чем? А кроме того, коопе ративную лавку открывать собираются. Батрачишки разбегаются — самих землей наделяют. А, Демид? Что же происходит? Что получается? Получилось, видимо, что-то не очень ладное. Демид по целым дням иногда не раскрывал рта, ночами вставал с постели, беспокойно ходил по комнате. В первые годы, как поселились на мельнице, пьянствовали они очень редко, разве по праздникам. Теперь Меньшиков все чаще просил Тараса привезти водки. И если трезвый Демид еще держался, сочувствовал раз добревшему Тарасу, то пьяный начинал издеваться над ним: ■— Жмут, говоришь, тебя, купецко-кулацкое рыло? Не моргай, не ше вели ушами, я пошутил: не кулацкое — дурацкое... Нажил сала-то, ничего, выжмут. А сколь не хватит, из нас нацедят. Чую, братцы, я, чую... — Демид Авдеич! — осторожно пробовала остановить его Серафима. — Прочь! — стучал на нее кулаком по столу Меньшиков. Раньше всех спивался обычно Тарас и уползал куда-нибудь. А Демид лил и лил в себя водку без остановки сутки, двое, трое, день ото дня си нея,, чернея, распухая... А потом отлеживались, мокли в бане в осклизлых бочках с густым и горьковатым Серафиминым настоем. Пьяный угар быстро^ выходил, уле тучивался вместе с клубами едкого пара, поднимавшегося из бочек. ...Что еще запомнилось ему, Косте, из пятилетней жизни на мельнице • Тараса? Пожалуй, ничего. Все остальное время — круги, круги на воде. Ранней весной 1928 года, когда еще лежал снег, на мельницу приеха ли в санях двое. Костя, как обычно, подошел к ним спросить: сколько пу дов привезли на размол. Но один из приезжих — высокий и сухощавый парень с крупными веснушками на лице, ответил: — А мы не помольцы, из Сосновского сельсовета мы.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2