Сибирские огни, 1963, № 10
Раздался выстрел, и кривоплечий скатился под ноги Константину. Ос тальные припали к обрезам, начали торопливо стрелять. — Отставить! — опять заорал он. — Стрелять только уж наверняка. Д а не высовывайтесь... Перещелкают по одному. До вечера он лежал за наваленными деревьями, внимательно глядел вперед, сквозь завядшие ветки. Время от времени красноармейцы пыта лись продвинуться по тропинке, но их отгоняли тремя-четырьмя выстре лами. Когда стало садиться солнце, ткнул в бок мужика с лохматой шеей. — Как фамилия? — Сажин я, Парфен... Чего тебе? — Останешься за меня. Глядеть в оба. А слушать — в четыре уха, понял! До темноты вернусь. — Патронов там спроси у Демидки... Константин сполз с деревьев, бросил взгляд на труп кривоплечего, по том зачем-то поискал глазами второго убитого. Еле-еле заметил над ряс кой два торчащих сапога — за полдня болото почти засосало его. — Свалите-ка и этого... мешает ведь, — бросил он уже на ходу. Бро сил и сдался весь: как бы еще не пустили пулю в спину за такие слова. Пулю не пустили, и он благополучно добрался до деревни. Почти од новременно подъехали с разных концов Демид в смятой рубахе, в порван ном пиджаке, Гаврила Козаков и еще три человека. У Гаврилы голова была перемотана кровавой тряпкой, лицо блед ное, сам он пошатывался. Демид бросил на стол револьвер, — снял пиджак, схватил обеими ру ками кринку, опрокинул ее в рот, долго пил, струями разливая молоко на грудь, на чистый пол. И Константина невольно ободрало вдруг острой теркой... Солнце еще только наполовину скрылось за лесом, его лучи, про бивая стекла, падали прямо на Демида, розовато окрашивая его белую рубаху. И струи молока, которые текли по его подбородку, по груди, тоже были розовыми, почти красными... Демид поставил кринку на стол, вытер рукавом с подбородка, потом ладонями с груди кровавые капли, спросил: — Ну? — Держимся... пока. — Ага. Ну что ж... — Меньшиков сел на табуретку и задумался. После некоторого молчания Козаков проговорил: — Боюсь я, Демид, — это только какой-то передовой отряд. Как бы подкрепление не подошло. Тогда... — В том-то и дело! — вскинул голову Меньшиков. — Эти — что! Этих мы до снегов могли бы сдерживать. — Патронов-то хватит? Люди просили... — подал голос Костя. — На этих хватит. И опять установилось молчание. Нарушил его снова Гаврила: — Что же делать, Демид? Этих мы, конечно, сдержим. По всему ви дать, их немного. Но и они нас не выпустят. Э-э, черт, мутит что-то, — по трогал Козаков повязку на голове. — И если не идет к ним подкрепление, так пошлют за ним. Дело ясное. — Еще бы — не ясное, — усмехнулся Демид. И Костя почувствовал, что Меньшиков растерян, испуган. — Уходить надо. — Да как? Все тропы заложены. — А как — я подумаю. Серафима! Накорми нас. Серафима вышла из своей комнаты, выволокла из печки большой горшок. Ели молча. Поужинав, Демид нехотя сказал:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2