Сибирские огни, 1963, № 10
стью над женой. С этого-то дня и начал он удивляться покорности и пре данности своей жены. Это-то удивление и заставило спросить его вскоре в теплый майский день: «Неужели сделаешь все, что я ни прикажу?.. А еже ли я повелю тебе раздеться донага да пройтись средь бела дня по ули це?!!». О том, что Серафима разделась и чуть не вышла на улицу, знал толь ко Демид Меньшиков. Он сидел в избе, в другой комнате, у открытого ок на, все слышал и видел. Это было с одной стороны неприятно, но с другой и лестно — смотри, какая у меня жена, захочу — и веревку из нее совью. И даже спросил у Демида, не сдержавшись: «Видел? То-то...» Демид, по обычаю, промолчал. Но когда Серафима отрубила себе топором два пальца на правой ру ке, Меньшиков, позеленев, схватил его за грудки, и, по-прежнему ни слова не говоря, затряс, как неокрепшее, молоденькое деревце. — Эт-то... Это еще что за выход с коленцем?! — задохнулся от гнева и неожиданности он, Костя Жуков, и, пытаясь вырваться, заорал: — Убе ри лапы! Пригрели тебя тут, приютили, бродягу... Несмотря на небольшой рост, Демид был намного сильнее его, Кости. Тряхнув еще раза два, Меньшиков так отшвырнул его от себя, что он чуть не проломил своим тяжелым телом стену дома. — Ах, ты... пес вонючий! — поводя круглыми глазами, крикнул Д е мид. — Неизвестно еще, кого пригрели-приютили. Беситься с жиру на чал?! Бабу чуть калекой не сделал! Без нее-то сдох бы, в земле уже десять раз успел бы сгнить. — И повернулся к Серафиме, обматывающей руку чистой тряпкой. — Где этот... бабник перхатый? — Где ж ему быть? — морщась от боли, проговорила Серафима. — У Вавиловых дочерей... — Завтра чтоб тут был! С утра... совет держать будем... И, повернувшись, вышел со двора. Костя, сидя на земле возле стены, о которую чуть не расшиб голову, проводил его испуганным взглядом. Потом повернул бледное лицо к жене: — Эт-то... что, а? Кто же это, а? — Меньшиков это. Знаешь же... Встань, Костенька... не поднять мне тебя ведь... с одной рукой... — Нет, значит... что же это, а? — еще раз жалобно и беспомощно спросил он. — Так ведь в жизни как? Я — тебе службу служу, а ты — ему... дол жен. В жизни — такой уж порядок. А все мы — богу. Один бог — сам се бе хозяин... никому не подвластен. — Значит, я — ему... Серафима вздохнула. — И я — ему. Ведь он — Филиппов брат. А Филипп так уж велел. И не дай бог, если... Да если Филька вернется... Он еще посидел возле стены, помолчал. И вздохнул, как Серафима: — Ладно. Поглядим еще, что за брат. Годится ли в Меньшиковы. Пе ревяжи пальцы потуже, кровью изойдешь. — Ничего, ты не беспокойся. Я в лес схожу, травку одну поищу. Ми гом пальцы зарубцуются... ...Утро' назавтра было такое яркое, что резало глаза. Солнце, не щадя, заливало безлюдную деревушку влажным, тяжелым зноем. Но влага эта быстро высыхала, уплывала обратно в небо едва заметным парком, и зной становился как бы легче, зато еще жгучее, нестерпимее. В избе собрались все четверо: Демид Меньшиков, Серафима с перевя занной рукой, Тарас Звягин и он, Костя. Демид, несмотря на жару, был в толстом пиджаке, добытом в одну из ночных поездок Тарасом. Д а и все
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2