Сибирские огни, 1963, № 10

кровати, несколько секунд беззвучно открывал и закрывал рот, точно умо­ ляя сунуть ему в пересохший бородатый рот конец отрубленного шланга. И, наконец, проговорил жалобно, укоряюще: — Отстань ты, отстань со своим председателем!!! С-стерва ты... — Устюшенька, да чем я тебя разгневала? Голос ее, покорный и ласковый, сразу как-то успокоил Устина. Он упал на подушку, повернулся спиной к жене. Однако теперь, как он ни старался припомнить, о чем только что ду­ мал, в голову лезло' одно и то же: Захар Большаков, сидя в конторе, гово­ рит кому-то, кажется, Варваре: «Пришли бригадира в контору»; Петр Смирнов кричит в лицо: «Ты не притворяйся дурачком. И объясни мне...»; Илюшка Юргин скалит почему-то, как собака, желтые зубы; Фрол Курга­ нов смотрит на него, Устина, исподлобья, давит своим тяжелым взглядом; сын Федор трясет кулаками, грозит: «Люди не забудут... не забудут». Устин крутил головой, ворочался на кровати, закрывался с головой одеялом, но ничего не помогало. Всплывали один за другим перед глазами и пропадали Большаков, Смирнов, Юргин, Фрол, Федор, опять Захар, опять Смирнов, опять Юргин... Но вот Илюшка Юргин не пропал, не провалился в темноту. Он за ­ стыл и превратился опять в Тараса Звягина... Превратился и заговорил, так же скаля зубы: — Не приелась еще одна и та же похлебка-то? А то пойдем со мной. Вавиловы дочери, чтоб им, совсем меня уездили. И Устин перестал ворочаться, мысли его потекли по прежнему руслу. Он вспомнил ясно, что было это ранней весной 1922 года, когда поплыли дружно снега. Он прокапывал возле крыльца канавку, чтобы отвести прочь талые воды, Серафима развешивала во дворе, щедро залитом солн­ цем, только что выстиранное белье, Тарас, в добрых яловых сапогах, сидел на бричке со снятыми на зиму колесами и глядел, как Демид Меньшиков сбрасывает с поветей сено лошадям. Серафима, конечно, слышала слова Тараса, но даже бровью не пове­ ла, продолжала развешивать рубашки и подштанники. — Вон Демида приглашай, — ответил Костя. — Слышь, Демид! — крикнул Звягин, задрав кверху голову. Демид будто не слыхал. Он вообще, как приехал в прошлом году, це­ лую зиму больше молчал. Молча ел, молча ложился спать. Утром так же молча уходил убирать скотину. Тарас воспользовался этим, вставал все позднее и позднее. А потом не только переложил все работы на Меньшико­ ва, но начал даже на него покрикивать. Демид и на это ничего не отвечал, только усмехался как-то про' себя. Костю удивило тогда, что Серафима никак не реагировала на слова Звягина, не проявила даже малейшего признака ревности или беспокой­ ства. И он, разбираемый любопытством, спросил однажды: — Ну, а коль пошел бы с Тарасом я... что тогда бы ты? — А что я?.. Значит — господу так угодно, — смиренно произнесла Серафима. — Господу?! А может — тебе? — с обидой спросил он. — Может — надоел уж я? Серафима подняла свои золотистые ресницы, открыла навстречу му­ жу голубые, преданные глаза. И прошептала еле слышно: — Как же я, раба твоя, могу сердиться... или перечить... коль ты за­ хочешь... чего-нибудь? Его обиду как рукой сняло. Вместо обиды прилила к сердцу какая-го волна удовлетворенности, сытого тщеславия, довольства собственной вла