Сибирские огни, 1960, № 3
почти к самой воде и залегли на гальке. По цепи передавалось приказа ние: — Стрелять только по видимой цели! Экономить патроны! Пахомова удивляло, что плоты не сносит течением. Напряженно вглядывался он вдаль и вдруг, забыв об опасности, вскочил — увидел трос. Так вот оно в чем дело! Опрометью бросился к тому месту, где трос ук реплен за вбитые в землю рельсы. Голыми руками здесь ничего нельзя было сделать. Тогда Пахомов во всю мочь своего голоса крикнул: — С топором сюда. С топором! Живо!.. Пахомов видел, как с гальки вскочил человек и, то поднимаясь, то залегая, побежал к нему. С плотов, видимо, заметили бегущего по берегу бойца и открыли по нему огонь. Пахомов с тревогой думал: «Не успеет! Убьют, сволочи!» Ему не приходила мысль, что могут убить и его самого. Однако он инстинктивно прижался к гальке, точно хотел весь вдавиться в нее. Че ловек с топором приближался. Пахомов уже был готов выхватить у него топор, чтобы рубить трос, но пуля, точно огнем, опалила грудь. Боец с топором, тяжело дыша, уже лежал около Пахомова: — Вы ранены? Вам надо сделать перевязку... — Руби, — прохрипел Пахомов. — Руби, черт! — Что рубить? —спрашивал боец. — Руби! — хрипел Пахомов, глядя на трос. И боец понял. Он вскочил на ноги и с размаху, что было сил, стал наносить удары по тросу. Стальные нити не поддавались топору. Каза лось, нанесено уже бесчисленно ударов, но трос не был перерублен и напо ловину. Тогда человек с топором весь налился нечеловеческой злобой на этот трос, так прочно сделанный человеком же. Теперь удары сыпались, непрерывно. Топор вычерчивал в воздухе сплошной блестящий круг. Человек слышал ноющий свист немецких пуль, но не об ращал на это внимания, ему нужно перерубить трос, пустить фашистских гадов на их плотах вниз по течению. И он рубил и рубил. А когда у него иссякли силы и он решил на секунду остановиться, то увидел, что трос держится всего лишь на одной тонкой пряди стальных нитей. Он смот рел на эту прядь, как на заклятого врага. Еще один удар! Но человек уже не мог его сделать. Он почувствовал — что-то теплое струится по его телу и подумал: кровь. Но боли он не слышал. Только слабость, страш ную, все пронизывающую слабость ощущал он. Ноги отказывались дер жать его, и он медленно повалился наземь. И, свалившись, он продол жал неподвижными глазами смотреть на ненавистную тонкую прядь тро са — она все еще была цела, но быстро крутилась. Он не дорубил ее совсем немного. И теперь уже не дорубит... хотя все еще сжимал в руке топор... Он увидел широко раскрытые, неподвижные глаза Пахомова. Из этих затуманенных глаз на него глянула смерть, и он сам закрыл глаза. Он умер. Но умер не от ран, хотя в нем и были четыре вражеских пули, а от полного изнеможения после этой, страшно тяжелой работы топором. Он не видел уже, как в последнее мгновение его жизни стальная прядь, наконец, оборвалась, и трос стремительно исчез в воде. Плоты с парашютистами вздрогнули, их быстро понесло вниз по реке, под пули отряда, которым теперь командовал Агапкин. Вскоре с плотов уже не было слышно ни одного выстрела. Плоты с перебитыми фашистами скрылись в дымном тумане. Бойцы вскочили на ноги, и над берегом раскатилось «ура». А ког да прошла первая минута радостного возбуждения, все повернули взоры туда, где лежали два товарища. Агапкин зашагал по гальке по направ лению к ним. За Агапкиным двинулся почти весь отряд — все знали, что эти дв&е перерубили трос. Агапкин огляделся и строго сказал:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2