Сибирские огни, 1960, № 3
его никто не замечал. В поселке стреляли. Тревожно выл гудок механи ческих мастерских около моста. Там высоко к небу поднимались густые клубы черного дыма. Тихон Кузьмич подумал: «Горит мост. Шпалы то рят.;.. Или поселок?» А гудок все выл и выл, хватая за сердце, сжимая его до боли... Наконец Тихона Кузьмича заметили. Человек в сером вскинул ав томат, но прежде, чем последовал выстрел, агроном успел скрыться в тамбуре, а затем в лаборатории. — Зачем убежал? — спросил он себя. — Черт знает что делаю... Даша сидела на том месте, где ее оставил Тихон Кузьмич. — Что там? — спросила она. И по голосу ее Тихон Кузьмич понял, что первый приступ страха миновал, что девушка пришла немного в себя. — Немцы, девушка. Им еще не до нас. Горит мост... Даша, стукнув кулаком по столу, крикнула: — Гады! И слезы хлынули из ее глаз. — Не плачь,— сказал просительно Тихон Кузьмич.— Они не дол жны видеть наших слез... Далекие выстрелы становились все чаще. Тихон Кузьмич и Даша молча прислушивались к этим выстрелам. Вдруг дверь в лабораторию раскрылась настежь. В дверном прое ме стоял высокий, худой человек в сером, с грязным от пота и пыли лицом. Он вскинул автомат и завопил на ломаном русском языке: — Ру-к-ку фферк! Рус! Фферк! Тихон Кузьмич встал, выставил вперед правую ногу, но рук не под нял. Все внутри его сжалось, в горле стало сухо. Он с трудом выдавил: — Стреляй, мерзавец! Он не видел немца, а видел только смотрящий на него в упор чер ный глазок автомата. Он был наедине с этим глазком, наедине со своей смертью. Тихон Кузьмич почувствовал, что тело его становилось все тя желее и тяжелее, наливаясь неукротимой жаждой жизни и свинцовой злобой на эту черную дырку, в которой была его гибель. Хотелось бро ситься на нее — притаившуюся в черной дырке, сжать ей горло, швыр нуть на пол и топтать, топтать ногами... Но Тихон Кузьмич стоял. На побелевшем лице, изрезанном глубокими, без теней, морщинами, пыла ли большие глаза. В этих глазах собралось все: жизнь человека, вся его страсть и ненависть. Немец оказался в затруднительном положении: русский стоял, ожи дая выстрела, но немец не хотел стрелять — ему нужен был «язык». — Эйн! — сказал немец. — Цвай! — подхватил Тихон Кузьмич, знавший по-немецки только счет до трех. Черный глазок вздрогнул, прыгнул вниз, заколебался по сторонам. — Драй! — крикнул немец. Черный глазок плюнул пламенем. Тихон Кузьмич стоял, не ощущая боли и не понимая, почему мед лит смерть. Затем голова начала деревенеть, подогнулись колени, перед глазами закружился какой-то сумасшедший хоровод, и Тихон Кузьмич, уже ничего не помня и не ощущая, рухнул на землю. Над ним, встав на колени, склонился долговязый немец. Он, об шаривая карманы, вытаскивал оттуда все, складывал в кучу: два клю ча, перочинный нож, бумажник с деньгами и личными документами, за писную книжку, носовой платок, пакетики с семенами... Немец удивлял ся случившемуся: почему русский умер, если выстрел был сделан вверх.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2