Сибирские огни, 1960, № 3

Климас ушел, унося в себе необыкновенную радость, что он теперь отец, что у него есть сын, и чувство виноватости перед женой, что она вот лежит больная, в страдании, изменившем ее облик, а он бодр, здоров... Однако, едва Климас вышел на улицу, его внимание было привлечено отдаленным гулом самолета. Климас прислушался. Бесспорно, это — са­ молет, но его самого не было видно. Над Пыр-Шором низко плыли гу­ стые, белые облака. Самолет летел где-то выше облаков, но чувствова­ лось, что он опускается все ниже и ниже, потому что шум становился яв­ ственнее. Климас недоумевал, так как на рации всегда бывает известно о- воздушных рейсах: передается радио о вылете самолета. Климас мог не знать о самолете только в том случае, если это была бы проходящая мимо машина, скажем, на Шушуголь. Но тогда бы шум пропеллера был бы кратковременным: пролетел самолет и — кончено. В данном случае это был, безусловно, не пролетающий самолет: слишком долго он кружил над одним местом. Может быть, летчик заблудился и ищет место для по­ садки или хочет увидеть скрытые слоем облаков земные ориентиры? Кли­ мас подумал так и тут же увидел, как из комьев облачной ваты выныр­ нул большой черный самолет. Он был тупорыл, с короткими, почти квад­ ратными крыльями на поплавках. Самолет, сделав круг, опустился до­ вольно низко. Не может быть! Этого не может быть! Климас увидел на крыльях самолета свастику. Нет, это просто ошибка зрения. Откуда свастика? Самолет делает еще круг и возвращается. Климас, напрягая зрение, смотрит вверх и совершен­ но отчетливо видит: да, на крыльях — свастика, проклятый, ненавистный знак фашизма. Где-то в глубине у Климаса, однако, теплилась надежда, что он ошибся. Хотелось еще раз посмотреть на самолет, но он круто по­ шел вверх и скрылся за облаками. Климаса охватила оторопь. Что это значит? Откуда и зачем оказался здесь, над Пыр-Шором, фашистский самолет? Что ему здесь нужно? Кли­ мас забыл о сыне, о жене, о всем том, что только что радостно волновало его. Мозг жгла мысль о самолете со свастикой — символом смерти. Кли­ мас прошел на рацию. Там было тихо. Дежурный радист безмолвно за­ стыл у лакированных поблескивающих аппаратов. Климас ничего не ска­ зал ему о самолете, потому что им еще владело сомнение. В самом деле, что нужно фашистскому самолету в Мертвой тундре? Что могут высмот­ реть здесь немцы? Ведь война так далеко... Может быть, все-таки это ошиб­ ка?.. Радист доложил Климасу, что Москва все еще тянет с передачей ра­ диограммы. Поступила пока еще одна маленькая депеша — Крушинскому. Радист подал ее черновую запись. Климас прочитал, но ничего не понял, не запомнил, сказал лишь: — Надо переписать начисто... Он продолжал думать о самолете и соображал, что нужно что-то сде­ лать, что-то предпринять. ...В это время Вера первый раз кормила новорожденного. Для молодой матери это был торжественный акт. Пелагея Ивановна положила ребен­ ка рядом с Верой и командовала: — Теперь давай ему грудь, давай. Вишь, он раскрыл ротик-от... Он другого не понимает, а это знает. Вера слегка нажала рукой грудь, и маленькая белая капля высту­ пила на коричневом соске. Рука ее тряслась, и сосок не попадал в рот ма­ ленькому. Но тот уже сам искал его, шевеля губами. И вдруг... Вера ощу­ щает тепло этих губок на своем соске, чувствует, как ее молоко пульсиру­