Сибирские огни, 1960, № 3
■букетом спешит обратно. Навстречу ему в кухню выходит в белом халате Пелагея Ивановна. У нее засучены рукава и усталый вид. — Уже? — шепчет Тихон Кузьмич. — Уже, — также тихо отвечает Пелагея Ивановна. — Мальчоноч- :ка. Фунтов на восемь... Тихон Кузьмич протягивает огромный букет. — Передайте ей... Это, собственно, ему... Новому человеку... СВАСТИКА НА КРЫЛЬЯХ Пыр-Шор готовился торжественно встретить первый поезд. Предпола галось, что все население организованно, под знаменами пойдет к мосту. Уже начали поступать радиограммы о прохождении поезда по линии. Всюду его появление превращалось в торжество людей труда, чувствовав ших себя победителями. ...Ночь после родов прошла для Веры, как в густом тумане. Она то приходила в себя, то впадала в забытье. Боль временами беспокоила ее, но это была необыкновенная боль — в сознании росла радость свершив шегося. По лицу Веры текли... слезы — слезы материнского сладкого му ченичества. Под утро она, раскинув светлые кудри на белой подушке, ус нула хорошим, крепким сном, а проснувшись, почувствовала, что ей легко, боли почти не было. С удовольствием выпила немного клюквенного морса и спросила почти беззвучно: — Где он? — Здесь, здесь! — ответила Пелагея Ивановна. — Где же быть ему... — Покажите его. И, выпростав из-под одеяла тонкие и белые, как гипс, руки, протяну ла их. Пелагея Ивановна принесла ребенка, завернутого в одеяльце, и мать увидела красное сморщенное личико. Вера ожидала, что ее маленький бу дет похож на одну из тех красивых кукол, которыми она забавлялась в детстве, поверяя им свои детские радости и печали. А тут... Пелагея Ивановна угадала ход мыслей роженицы, проговорила: — Это ничего. Они все такими родятся. Потом красавец будет... Вера не слушала. Ребенок был частью ее самой, и какой бы он ни был, она все равно любила его. — Ближе,— попросила Вера. Пелагея Ивановна поднесла ребенка близко к глазам Веры, так близко, что та услышала его запах. Как тепло и хорошо он пахнет! Где-то она слышала уже такой запах. И она вспомнила: так пахнет парное моло ко. Ребенок лежал покойно, точно неживой. Но он жил, он дышал, — это было заметно по легкому движению его крохотных губок. Вера долго рассматривала дитя и затем, вскинув глаза на Пелагею Ивановну, нере шительно спросила: — Ему со мной нельзя? Я осторожно... Нет покудова, — ответила Пелагея Ивановна и, вздохнув, доба вила: — Успеешь еще, наглядишься. Надоест... — Никогда! — чуть не вскрикнула Вера. — Не кричи. Лежи спокойно. Пелагея Ивановна унесла ребенка и, уложив его в кроватку, верну лась к Вере: ^-■■Матерью, голубушка, быть не легко... Носишь ребенка тяжело, ро жаешь в муках, а потом года два ни дня, ни ночи не знаешь. То сперва так кричит — не поймешь, отчего, потом зубки режутся опять кричит. Кри чит й ни слов, ни песни не понимает. Сама заплачешь над ним. А все же растет, и радуешься... Мальчишки — озорники. То там созорует, то тут
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2