Сибирские огни, 1960, № 3

— Не глупи,— отвечал Климас. — Ты ведь знаешь, как я тебя люблю. Вера обнимала мужа, охватывая руками его шею, прижималась к нему всем телом, целовала его. Климас отстранял ее от себя, внушал: — Нельзя так. Ты должна быть осторожней. Так можно повредить маленькому. Когда Вера оставалась одна, а это было большую часть дня, она меч­ тала. Она представляла себе, как она будет носить на руках ребенка, как будет кормить его: соски полных молоком грудей томительно требовали уже прикосновения теплых и жадных младенческих губок. Вера стояла пе­ ред новым миром, который еще ей предстояло познать. Она — мать! Вера брала в руки портрет своей матери, пристально вглядывалась в знакомые, но навсегда потерянные черты. Ей вспоминались и голос матери, и мягкое тепло ее коленей, на которых так часто сиживала она, будучи девочкой, и. глубокие, обесцвеченные слезами глаза ее... Мама! Как жаль, бесконечно жаль, что ее нет больше в живых. Как бы она помогла теперь Вере! Она подходит к пустой еще кроватке и, не заметив, как вошла Пела­ гея Ивановна, перекладывает пеленки, одеяльце, разглаживает кружева: здесь, может быть, завтра будет маленький. Никогда еще не испытанная радость овладевает Верой, и улыбка расцветает на ее побледневших, сухих губах. Нет, ни единого крика, ни одного звука, похожего на стон, не издаст она, когда начнется это, такое долгожданное, такое таинственное, такое сладкое и страшное. Скоро, скоро... И будущая мать плачет обильными, такими облегчающими слезами, которыми хочется плакать и плакать. Вдруг комок подкатывает к горлу, и дышать делается трудно. Вера порывисто расстегивает кофточку, рвет лифчик. Что это? В глазах темно. Затем вспыхивает ярчайший, невиданный свет. Вера на мгновение ощу­ щает невесомость своего тела — это кружится голова. Она схватывается руками за барьерчик кроватки... Мелькает мысль: «Это оно! Начинается!..» , Вера сильно закусывает зубами губы и чувствует на языке солонова- то^фадкий вкус крови, и слышит ласковый женский голос: — Пойдем, милая! Вот так! Не пугайся!.. Теплые руки Пелагеи Ивановны обхватывают ее за талию и ведут куда-то. А боль то стихает, то усиливается, и словно разрывается на части все тело. Что он делает? Что он творит, безжалостный и милый... Через несколько минут раздается резкий, отрывистый крик из домика Климаса. Его слышит и подходящий к домику Тихон Кузьмич. Крик та­ ков, что он заставляет Тихона Кузьмича забыть собственные мысли. Ти­ хон Кузьмич входит в кухню. Пусто. Он слышит какое-то движение в со­ седней комнате. Из нее приоткрывается дверь, и в щель высовывается лицо незнако­ мой женщины. — Тише, — говорит она шепотом. — Нельзя сейчас. В ту же секунду слышится глубокий стон. •— Болен кто-нибудь? — Рожает! Тихон Кузьмич отпрянул от двери. Рождение человека — всегда таин­ ство, перед которым благоговейно немеют и мысли, и чувства... Тихон Кузьмич быстро выходит из домика и спешит в сельхоз. Он проходит прямо в «тропики». Там, в дальнем углу, стоит ящик с цветами, которые Вера вырастила для него, для ребенка. Вот они, цветы. Тихон Кузьмич осторожно срывает левкои, резеду, георгины, розы — много, очень много цветов, связывает их бечевкой, не заботясь об укладке, и с