Сибирские огни, 1960, № 3
подумал: вот подойдут пути к Шуше с обоих берегов, и на берегах вста нут паровозы и загудят жалобно и долго, в укор людям, не сумевшим рас чистить им дорогу. Даже сверху заметно было, что и здесь строители спе шат и что дела здесь осталось, может быть, на две недели, не больше. С высоты тундра казалась совершенно гладкой и донельзя тоскливой. Кругом расстилалась ржаво-бурая равнина... Необыкновенно большое и яркое солнце проливало на эту искрящуюся гладь обильные лучи, и ни где не ложилось ни одного пятнышка тени, словно тундра отражала сол нечные лучи и отказывалась от них, посылала их обратно к небу, и небо было туго налито солнцем, и самолет плыл в ярком струящемся свете, безжалостно распластывая его пропеллером, и большая тень самолета только одна и жила и двигалась здесь, в Мертвой тундре. Там и тут вид нелись раскиданные по тундре озера. Над Мертвой тундрой стоял еще более мертвый каменный хребет — серый, суровый, безжизненный, словно высеченный из одного гигант ского камня, безмолвный, словно застывшая тишина веков, след ее глубо ких, давно улегшихся волнений. Только в трех-четырех точках были заметны люди. Какими жалкими и беспомощными муравьями казались они в этом необъятном просторе. Но Крушинский думал о другом: он видел поселки, которые еще до на ступления зимы должны здесь возникнуть, о том, как сюда забросить лес, рельсы, шпалы, протянуть телефон, поставить рации, проложить автомо бильные дороги. Невольный страх и холодок прокатились по телу, когда Крушинский подумал о том, что здесь будет, когда пурга начнет в поляр ную ночь переваливать по тундре такие массы снега, перед которыми сам Мертвый хребет не больше, как только пригоршня. Весной здесь дол жен лечь готовый стальной путь, и гудок паровоза всколыхнет безмолвие камня и тишину мертвой долины. «Нужно начинать, — думал Крушин ский, — нужно начинать сейчас, иначе будет поздно». В далекой дымке на севере возникла панорама Шушугля. Теперь само лет шел прямо на север, и хребет лежал под правым крылом — грозный, безжалостный, весь острый. Что будет с самолетом и с людьми, если слу чится вынужденная посадка на эти каменные иглы! Самолет был на поп лавках. Крушинский тотчас отогнал от себя непрошенную мысль — мотор ра ботал ровно, исправно, без каких-либо перебоев. Панорама Шушугля вы рисовывалась все рельефнее. На большой площади виднелось до десятка шахтных копров, их облепляли поселки, такие крохотные сверху, желтые ленты дорог расходились в разных направлениях. Самолет большими кру гами пошел на снижение над центральным поселком, обходя высокую мачту рации. На земле выложили посадочный знак — черную букву «Т». Летчик обернулся к Крушинскому, глазами спрашивая: «Может быть, ся дем?». Крушинский отрицательно кивнул: «Не надо». Возвращались над рекой, срезывая ее извилины. Русло Шуши здесь было нешироким. С высоты река казалась совсем ручейком. Но постепен но Шуша делалась шире. У' причалов стояли баржи и халки, искрились на солнце катера, лежали штабеля грузов, покрытые брезентом, и между ни ми суетились люди. Неудовлетворенность шевельнулась в Крушинском. «Черт знает, — выругался он про себя, — упускаем такое золотое время. Теперь нужно, чтобы здесь все кипело и двигалось». Всегда с ним так! «Не следует начинать обед со сладкого блюда, — говорил он, — нельзя начи нать работу с легкого конца». Но когда дело было уже сделано и не су ществовало больше ни трудных, ни легких концов, Крушинский начинал анализировать сделанное и всегда находил ошибки, которых можно бы ло бы избежать, обнаруживал растраченное время, которое следовало бы сэкономить. Он хотел жить, сжимая и опережая время.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2