Сибирские огни, 1960, № 3
Крупных работ уже не производилось: они были закончены. Рабочие при хорашивали сделанное, выравнивали призму, зачищали откосы, подмета ли. Крушинский знал, что строители-железнодорожники всегда охотно, по-хозяйски исполняют эту обязанность, чтобы «работа получила вид». Затем железнодорожная колея делала большую кривую, по легкому деревянному мосту перебегала речку и делилась на станции на несколько путей, словно отделенных одно от другого волокон. И тут на путях ды мил паровоз и стоял вагон. Через северную стрелку на станционный путь входил поезд. Каждая минута полета приносила Крушинскому новую ра дость. Сидя в кабине, он счастливо улыбался, далеко высовываясь за борт, потирал руки, и если бы мог себя наблюдать со стороны, то увидел бы в самом себе нечто детское и такое непринужденно искреннее, что, на верное, ему стало бы стыдно. Но сейчас Крушинского никто не видел, и он мог отдаться своим чувствам без всякого стеснения и условностей, кото рые всегда и неизбежно накладывает присутствие посторонних людей. Только зеркальце в кабине летчика было свидетелем этих переживаний, да летчик, "может быть, заметил чересчур восторженное выражение на ли це своего пассажира. Чем дальше, тем чаще и больше встречалось работающих на трассе людей. Кое-где укладывались последние рельсы. На исходе второго часа полета Крушинский увидел конец пути. Железнодорожная колея обрыва лась у достраивавшегося моста через речку. Затем на протяжении не скольких километров было видно сплошное месиво людей, автомобилей, повозок. Все шевелилось, передвигалось. Здесь должны были сомкнуться пути, идущие с юга, с путями, прокладывающимися с севера. Крушинский по сводкам знал, что работы здесь ведутся беспрерывно круглые сутки, но он не представлял себе такого средоточия людей и машин, которое теперь видел. Крушинский видел совершенно ясно все детали внизу — несколько тысяч людей стояли, задрав головы, и смотрели вверх на само лет. Летчик приветствовал их, покачав самолет на крыльях. Кое-где еще достраивались мосты, доделывались насыпи, работа со средоточивалась в нескольких пунктах, где были наиболее тяжелые ус ловия; Крушинский знал— еще две-три недели, и поезда пойдут по но вой магистрали. А давно ли он проезжал здесь и видел, как лопаты толь ко-только врезались в целину и на месте сегодняшних насыпей глухо хлю пала болотная топь. Точно сама земля родила эту магистраль! Точно ле жала она готовой, скрытой в земных недрах, и теперь вот всплыла на поверхность. Это походило на чудо. Справа показалась голубая лента воды — исчезла и вновь появилась, точно дразнилась. А через минуту самолет уже развертывался в большом вираже над Шушей. Вдали виднелись здания станции Мхи и работающие люди, машины, лошади. Пришло чувство досады: вот он, порог, о который спотыкается строительство. Тем чаще, чем ближе подходит к дню пропус ка первого поезда. А сейчас, сверху, река выглядит такой узкой, неболь шой. Кажется, шагни пошире — и перешагнешь. Пустяк? Черта с Два| Вот все остановилось у этой голубой, такой невинной ленточки, похожей на те шелковые ленточки, которые протягивают через путь и легко разре зают ножницами перед тем, как двинется вперед украшенный поезд. И хо тя дымили еще трубы механических мастерских, бегали по реке два ка тера, и хотя знал Крушинский, что на берегах искрится электрический ток и тяжело вздыхают компрессоры, а под речным дном ведут тяжелую и опасную работу кессонщики, место сооружения моста показалось ему вымершим, а леса над устоями — разультатом каких-то больших разру шений. Под крылом проплыли пути, приближающиеся к Шуше. Крушинский
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2