Сибирские огни, 1960, № 3
Крушинского выписали из госпиталя, как обещал главврач, через не делю после праздника. Ему хватило полчаса для того, чтобы успеть ис купаться в ванне, получить одежду и оформиться в канцелярии. И вот он идет по улицам Москвы. Морозный воздух кажется таким замечатель но свежим после всех надоевших лекарственных запахов госпиталя. У Крушинского слегка кружится голова. Крушинского удивляло, что на улицах Москвы он видел здоровые лица людей, слышал громкий говор, а ведь на подступах к столице стоит враг. Он помнил Москву 1918—1919 годов, когда к ней приближались бе лые армии. Тогда Москва была военным лагерем. Большой, похолодевший город притих, трамваи не ходили, уличное движение едва пульсировало, редкие автомобили несмело продвигались по свободным улицам, пугая прохо жих оглушительными взрывами какой-то невообразимой смеси, употреб лявшейся вместо бензина. Проходили разношерстно одетые отряды Крас ной армии, а поскольку шинелей не хватало, надевали повязки на левый рукав обыкновенного пальто, и все понимали: это солдат революции. Длинные очереди извивались у продовольственных лавок, не имевших вы весок, но на дверях которых были наклеены бумажки: «Выдача хлеба сегодня: рабочим — полфунта, служащим — три восьмых, детям — бе лый, полфунта». Но уже полдень, а хлеба все еще нет... Какая разница по сравнению с сегодняшней, тоже военной Москвой! Никогда, пожалуй, прежде не было в Москве столько людей, хотя очень много жителей, заводов, учреждений эвакуировались в тыл. По улицам шли колонны солдат. Слышалось звонкое оканье волжан, вятская скоро говорка, неторопливый говор уральцев и громкий, вольный, как будто в степи или в тайге, переклик сибиряков, и нередко с добавкой незлого при- молвья: «Ах язви тя!» Шли танки, грузовики, тягачи тащили артиллерию, катились зеленые броневики, цокали лошадиные копыта, и снова грохотали танки... Самоле ты прощупывали воздух, аэростаты воздушного заграждения мирно висе ли в небе, как будто украшение. В нескольких местах Крушинский видел и следы войны. Вот большой дом, у которого бомбой разрушен угол. Вот глубокую воронку забрасыва ют землей. Москва на ходу залечивала свои раны. Крушинский вышел на Красную площадь. Взволнованно он смотрел на башни и зубчатые стены Кремля, на Мавзолей Ленина, смотрел на реющее над кремлевским дворцом Красное знамя. Он мог бы так стоять и смотреть очень долго — душа его была полна чудесного волнения, но надо было спешить сегодня же управиться с делами, и он еще раз мед ленно обвел глазами Кремль, снял шапку перед Мавзолеем, постоял так с минуту и "пошел с площади крупным, твердым шагом. Расчет Крушинского управиться со всеми делами за один день не оправдался — он успел получить указания о дальнейшей работе в Мерт вой тундре, отправить радиограмму в Пыр-Шор, но документы, деньги и билет на поезд можно было получить только завтра. Он решил сходить в ЦК партии, чтобы узнать, можно ли отправить письмо Вассе. Перед выпиской из госпиталя он написал ей еще письмо и вместе с первым запечатал в один конверт без адреса, написав лишь: Вас се Семеновне Крушинской. В бюро пропусков Крушинскому назвали но мер комнаты, куда ему следует обратиться со своей просьбой. Когда Крушинский вошел в эту комнату, он увидел за маленьким письменным столом женщину с гладко причесанными седыми волосами, в очках с тонкой, светлой оправой. На бледном ее лице лежала печать ус талости, но взгляд, который она бросила на Крушинского, приглашая его 122 ;
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2