Сибирские огни, 1960, № 3
родной мой и милый. Надо кончать. У самолетов уже работают моторы. Целую тебя так крепко, как никогда еще не целовала. До свидания, род ной мой, родной... Твоя Васса». Крушинский положил письмо на столик. — Она счастливая, — произнес Иван Сергеевич. — Она счастливее меня. — То есть, почему она счастливее? — Она — боец! Она сражается, а я... — Но ведь ты тоже сражался и страдаешь от осколка фашистской бомбы! — Это не то, Петр, совсем не то, — возразил Крушинский. — Скажи, как попало к тебе письмо? — На конверте указан адрес нашего главка. В расположение парти зан летают наши самолеты. Вот Васса Семеновна воспользовалась слу чаем... Потолковали еще кое о чем. Но беседа уже не вязалась. Крушинский отвечал невпопад, сидел глубоко задумавшись. Кустов стал прощаться. — Выздоравливай скорее, — говорил он. — Я еще зайду к тебе. Я поговорю с врачами. Со мной они будут откровеннее, нежели с тобой. Друзья расцеловались, и Кустов ушел. Крушинский еще не раз пере читал строчки письма. Он представил Вассу в партизанском лагере, в глу хом лесу. Васса в мужском костюме, с винтовкой за плечами. У нее суро вое, обветренное лицо... Как хотел бы он быть там, вместе с нею, поджидать фрицев на про селках, взрывать мосты, сваливать с насыпей поезда... ... Весь вечер и утро следующего дня Крушинский писал письмо же не. Оно было уже очень длинным, и казалось, что ему не будет конца. Крушинский подробно писал Вассе обо всем, что произошло в Пыр-Шоре. о людях, о том, как они дрались с немецкими парашютистами. Перебирая теперь в памяти всех близких ему пыр-шорцев, Крушинский досадовал, что перед отъездом из Пыр-Шора не удалось повидаться со многими из них и даже хотя бы узнать, что с ними сталось, живы ли... Не видел Крушинский Рубцова, этого старого бойца за Советскую власть. Ничего не знал Крушинский и о судьбе Петра Агапкина, в кото ром было столько кипучей энергии и жадного стремления делать .как можно больше, лучше и быстрее. Написал и о своем добром, заботливом Дмитро, даже о том, как они парились в бане... Родилась какая-то неотвратимая потребность вспомнить и рассказать об этих людях Вассе. И в каждой строчке письма чувствовались сердеч ная теплота, искренняя забота и нежная грусть по родному человеку, с которым хорошо прожито почти четверть века, и этот человек — добрая, умная и любимая женщина — половина твоей души. Письмо Крушинский закончил тем, что он теперь крестный отец, что родители малыша, первого человека, родившегося в Пыр-Шоре, решили дать ему такое же имя, как и у крестного, — простое русское имя — Иван. Крушинский попытался было описать маленького Ивана, но из этой попытки ничего не получилось, кроме трех густо зачеркнутых строчек. «Он хорош, — писал Крушинский, — как и все, что рождается вновь на нашей земле. У нас, Васса, теперь есть внук. До сих пор, Васса, я считал, что итог моей жизни будет измеряться сотнями или даже тысячами километров построенных мною железных до рог. Я рад, что на меня теперь легла новая, еще неизведанная обязанность и ответственность — сделать все возможное, чтобы вырастить или даже
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2