Сибирские огни, 1960, № 3
ВОЗВРАЩЕНИЕ Над Москвой висело суровое октябрьское небо. Крушинский выздоравливал, как ему казалось, медленно. Госпиталь был полон ранеными, и каждый из них, если тяжелые страдания от ран не мешали, был интересным собеседником — очевидцем военных событий, свидетелем истории на ее тогда еще трудно понимае мом, но, безусловно, гигантском перевале. Эти люди несли в сердцах тяжелую горечь военных неудач. Но не трудно было заметить в них и другое, свойственное всем: никто не верил в поражение, в гибель Советской России. Тут были и веселые люди, у которых страдание не смогло угасить природного юмора, были и сумрачные нелюдимы, на все смотревшие кри тически; были словоохотливые, но встречались и молчаливые; были юнцы и люди в годах. Но когда они говорили о будущем, то каждый говорил о своей стране, о своей Родине, представляя ее дальнейший путь к ком мунизму. А немцы в эти дни стояли уже под Москвой. Москва опоясывалась рвами, окопами, надолбами, блиндажами, перегораживала путаный лаби ринт своих улиц баррикадами. На рытье окопов одинаково работали металлурги и студенты, про фессора и домохозяйки, матери и дети. Вся Москва стала крепостью. Крушинскому уже было разрешено ходить, и он гулял по длинным коридорам, иногда заходил в другие отделения своего этажа, чтобы послу шать, самому поговорить о войне. Когда не было очень холодно и сыро, он выходил на балкон. Маленькая площадка балкона висела над огромным городом. Внизу расстилался большой, уже оголенный сад. Дальше необо зримо громоздились каменные высокие и низкие здания, широкие или сов сем узкие прожилки улиц и переулков. В сером, замершем в неподвиж ности, небе грузно покачивались аэростаты воздушного заграждения. Издалека доносилась артиллерийская стрельба — война на своем языке покрикивала на город, пытаясь вселить в него страх и смятение, как она уже сделала это по отношению ко многим столицам Европы. Но Москва стояла сумрачная, холодная, и камни ее дышали бесстрашием. Так ощу щал Крушинский Москву с балкона пятого этажа. На душе у него было тревожно. Ведь промчались же в диком беге фашисты по Европе и. теперь стоят совсем близко у Москвы. И на короткий миг Крушинскому представилось самое невероятное, гнетущее, как кошмар, — гитлеровские полки под гром барабанов несут знамена со свастикой по улицам Москвы... Нет, это невозможно! Порукой тому — вся жизнь советской страны. Она шла путем тяжелой борьбы, пу тем побед партии и народа. Вот ее бессмертная, всепобеждающая сила — народ и партия, партия и народ! Да, потребуется огромное напря жение, нечеловеческие усилия, которые даже трудно представить, но фашисты будут биты и победа будет за новой, человеческой жизнью на земле! Часто думал Крушинский и о Мертвой тундре. Всей душой он был там, в Заполярье, и в его воображении рисовались картины строительст ва: растут насыпи, убегает все дальше и дальше на Север стальной путь, идут один за другим поезда... Теперь там уже глубокая ночь. Обеспечил ли Гольцшмидт электрическим освещением места работ? Надо вести ук ладку круглосуточно... Отсыпать насыпь надо встречным порядком... Планы и замыслы роились в голове Крушинского, и ему хотелось прео долевая колоссальное расстояние, отделяющее Москву от Мертвой тунд ры, прокричать свои советы Гольцшмидту. Как бы хотел он быть сейчас
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2