Сибирские огни, 1960, № 3

ки тяжело было. А теперь я вот полярной ночи жду, сияние видеть хочу. Да и цветы жаль... Осеклась и тоном сожаления закончила: — Теперь уже нет моих цветов. Такая бомбежка была... — Это нестрашно. Новые вырастим. Больше и лучше прежних. Бы­ ла бы охота. Но согласитесь с одним. Живая роза здесь — это совсем не то, что такая же роза там, Вера? — Я об этом и говорила. — Правильно. Теперь я хочу вам кое-что сказать... Я железнодорож­ ник-строитель. Всю жизнь, а мою жизнь можно исчислять не только года­ ми, но и сотнями километров построенных железнодорожных линий... Жена вела точный счет этим километрам. У нас есть карта, на которой нанесены построенные мной железные дороги. Это — карта-биография... И все-таки наша дорога в Мертвой тундре совсем особая. Это — дорога в другой мир, который еще надо создать, сотворить....Если бы сейчас сде­ лать два объявления: одно, приглашающее людей полететь на луну, а другое, призывающее переселиться в тундру, то охотников полететь на луну оказалось бы очень много, но желающих жить в тундре, пожалуй, очень мало. До сих пор люди, если и приезжали в тундру, то одни только за тем, чтобы исполнить долг, другие — за длинным рублем, но никто не видел в тундре жизненных преимуществ, скажем, перед Поволжьем. Правда, на земле существуют еще романтики, но не на романтиках сто­ ит мир. Почему это? Почему на земле существуют такие погреба, как Мертвая тундра? Единственно потому, что человек еще сделал пока очень мало для того, чтобы приспособить всю нашу планету для жизни. Поэтому и существуют пустыня, тундра, тайга. Человек же с его техникой, с его умом давно созрел для того, чтобы переделать планету, ликвидировать пустыни, тундры. Ему мешало... Вам не скучно? — Что вы! — воскликнула Вера. — Это интересно!.. — Переделать мир, устроить нашу планету по-хорошему человеку мешает капитализм с его хищничеством, грабежом и войнами. Посмотои- те, всюду, где похозяйничали капиталисты, лет движения вперед. Азия, Африка — огромные колонии, где нет заботы о людях, а есть одно — погоня за наживой, хоть и ценою гибели и нищеты миллионов лю­ дей. — Крушинский глубоко вздохнул. — А вот социализму по плечу то, что не по плечу Морганам. Америка спасовала перед вечной мерзлотой Аляски. Мы не спасуем. Мы засучили рукава, чтобы переделать нашу землю. И вот, когда я думаю о Мертвой тундре, то вижу ее одетой в леса, вижу луга, вижу города, сады, вижу много людей на этой новой плодо­ носящей земле... Вижу поезда, несущие сюда, к здешним курортам жите­ лей Кавказа, Украины, Крыма, чтобы они могли полюбоваться кругло­ суточным днем или познать очарование полярного сияния. Можно это сделать? Верю — можно. Будет это сделано? Верю — будет. Это сделать трудно, много труднее, чем было открыть Америку. Но так будет, если со­ ветский человек пришел сюда. Война нам помешает строить социализм, но мы победим. Я верю в это, я знаю, что мы победим и будем строить, строить... Наверное, нашу работу будет завершать уже коммунистический человек. При коммунизме доделают то, что мы начали при социализме. Но меня мучает одна мысль: я хочу взрыхлить и преобразовать первый клочок Мертвой тундры... Может быть, это тщеславная мысль? Не знаю. Но она меня одолевает. Как же я могу не вернуться? Я вернусь сюда. Мы еще поработаем здесь с вами... Крушинский замолчал. — И наш сельхоз — это ведь и есть немножко то, что вы гово­ рите. Да? — Бесспорно. Кое-кто не понимал, почему я трачу стройматериалы