Сибирские огни, 1960, № 3
РАССТАВАНИЕ После того, как Крушинский узнал об освобождении советскими ча стями Пыр-Шора, он с обостренным нетерпением стремился узнать, что там сохранилось и что уничтожено, можно ли возобновить работу, каково положение на мосту... Часто заходивший Рожков ничего не знал и запрещал ему задавать какие-либо вопросы о строительстве. — Лежите спокойно, — говорил он сердито. Да и кто, -например, мог точно сказать, какова судьба двух вагонов с гвоздями, стоявших в ожидании переправы через мост. А таких вопро сов в голове Крушинского рождалось множество. Он ждал прихода Ве ры, надеясь через нее узнать, что делается на стройке дороги. А Вера по рою задерживалась и он удивлялся, как можно так долго мыть ребенка, и даже попытался рассчитать, сколько на это требуется времени, но не мог, потому что никогда не видел, как моют маленьких детей — у него их не было. Так и на этот раз. Вера, видимо, почти бежала: щеки ее поро зовели, грудь часто вздымалась. Крушинский, не дав ей передохнуть, за кидал вопросами. ‘ Вера строго остановила его: — Вот что: вы больной — и все! Здесь лазаретная палата, а не каби нет... И ведите себя спокойно. Никаких сведений для вас я не собираю’ — Но я начальник строительства... — Здесь нет начальника. Здесь есть только раненый... Крушинский смолк, но через минуту попросил: — Вера Петровна, подойдите. Вера подошла. — Что вам? — Температуру не пора проверить? Прижимая под мышкой термометр, Крушинский начал издалека: — Послушайте меня, Вера Петровна. Я лежу и думаю сейчас, что мы должны сделать... — Лечиться. — Да, нельзя терять времени... Если немцы уже побиты, тогда надо немедленно продолжать строить магистраль. Мы рискуем упустить время. — Ничего вы в постели не построите. Молчите... — Не могу молчать. Меня тяготит это бездействие. Слушайте! Уже не стреляют? Уже должны бы звенеть лопаты. А они не звенят. Почему? — Сейчас вас это не касается. — То есть, как не касается? — Крушинский опять попытался отор ваться от постели, но возникшая при этом боль заставила его снова опу ститься, но он все же договорил: — Нельзя, чтобы не касалось... Я хочу... Кусочек бумажки у вас най дется? И какой-нибудь, хоть плохонький карандашишко. Да? — Зачем вам это. — Хочу написать письмо. — Кому, если не секрет? — Гольдшмидту. — Э-э, не хитрите. Звать его к себе будете. У меня нет бумаги. — Вера помолчала, а потом сказала: — Единственное письмо, которое вы не только можете, но обязаны написать — это письмо жене. Хотите? Я принесу бумаги, вы будете диктовать... Вера не закончила, заметив, как сразу изменился Крушинский. — Вам нехорошо? Вам больно? — спросила Вера испуганно. — Я не знаю, где моя жена... — Усните, — Вера положила руку на его лоб и долго не отнимала ее, а он говорил тихо, почти шепотом:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2