Сибирские огни, 1958, № 12

ру юндуновской зовут! Эх, дедуся, дедуся! Сколько уж ден прошло, как схоронили деда Юндунова, и все-то Мите его голос в степных голосах чу­ дится, — слабый, дребезжащий, добрый, живой голос старого чабана... «Если звезды ярко горят, как фонари у председатблевой «Победы», — эт-та парень, к морозу... Если в воздухе паутинка летает тонкая-тон- кая — эт-та к теплу, парень, примечай. Глаз-то у чабана зоркий должен быть!» Все про траву, овец, погоду. А то про себя: «Почему меня тятька Иваном назвал? Первый сын помер, второй сын помер, третий я родился! Решил тятька русское имя дать, чтоб живой остался. Вера такая была!» Нету деда, сгубили его лихие люди, а все говорит он с Митей голосом ветра и солнца, голосом трав и жаворонков, голосом степных примет и песен, голосом любимых Юндуновых звезд... Да, юндуновские Семь Ста­ риков, юндуновский Золотой Кол утром встречают, вечером провожают Митю в степи... И еще говорит дед с Митей живым голосом Рабдана, голосом внука своего. Побратала та тяжкая грозовая ночь Митю с Рабданом. И еще то сроднило, что остался Рабдан в степи. Никуда не уехал — ни с Даши-Дондоком в Нерчинск, ни с Даримой в Иркутск. А получилось это так. Пока Митя и Рабдан вместе с отцом и матерью Рабдана хоронили деда, не пустовала юрта Юндунова. То порознь, то вместе наезжали друзья — Роза из лагеря, Даши из села, а чаще всех Дарима со своей фермы. Молодцы, настоящие друзья: и за хозяйством присматривали, и отару пасли. (Одна Долгор не приезжала. Долгор далеко: повезла в го­ род на операцию отца). Воротились Рабдан с Митей из колхоза вместе с родителями Рабда­ на. И ребята, как будто звали их, все тут как тут — собрались в юрте. И Роза. И Даши. Все... (Кроме Долгор...) И тут между ребятами крутой разговор заварился. Дарима насчет Иркутска речь повела: пора, мол, ехать, ей уж новое платьице сшили, на­ до еще успеть с профессором позаниматься, голос пробовать, пусть Раб­ дан будет готов тогда-то; тогда-то за нею заедет; тогда-то они отправят­ ся на станцию. А Рабдан вдруг говорит тихо, спокойно (а глаза-то не скроешь — грустные!): «Не поеду, Дарима. В степи остаюсь. С матерью, с Митей. Отец уезжает в Улан-Удэ... Там книга его... Переводы — Пуш­ кин, Гейне. Книгу свою издавать будет... Жизнь у отца наново начинает­ ся... Нельзя мне уехать... Отцу поперек жизни не стану. Не могу... Не поеду...» Не ожидала этого Дарима. Сначала давай посмеиваться, подтруни­ вать, вышучивать. Потом сердито выговаривать. Молчит Рабдан. Выско­ чила из юрты — вот, мол, ищи, зови меня. Воротилась другая — при­ молкла, присмирела. Села рядышком с Рабданом и тихо ему на ухо: «Что ж, и до станции не проводишь?» Проводить-то проводил их Рабдан — и Даши-Дондока в Нерчинск, и Дариму в Иркутск. До станции провожал. Два дня его не было. Тогда Митя вдвоем с Тудупом Иванычем в степь выезжал. Честно сказать, побаивался Митя вначале Тудупа. Все ту чайную вспоминал и хмурого пожилого бурята. Зря побаивался... Теперь другой у них разго­ вор вышел: хороший. У Тудупа, верно, не то в мыслях, что у деда, — не травы, не приметы, не звезды, совсем другое. Или что от ребят про Митю слышал или сам дошел, но припек Митю вопросами: а что такое наречие, и какие притоки у Енисея, и когда был первый съезд Советов, как про­