Сибирские огни, 1958, № 12
Доржиев, так и не высмотрев Чубова, открыл собрание. Говорил он недолго и почти ни слова о тех, кто сидел на первой скамье. Сначала сказал, что ему в ту субботу приятно было видеть, как тя нулся народ с вениками к новой бане («Спасибо, наконец-то ублажили!» — выкрикнул чей-то стариковский голос). Потом Доржиев насчет дет ского сада сказал: вот, мол, сидит здесь, в президиуме, плотник Родион Простокишин, не даст соврать: через две недели в оградке детсадика бу дут детишки бегать! (Тут голос какой-то молодухи: «А то хоть ребят к председателю на дом тащи!»). Затем похвалил братьев Нефедовых: ночи недосыпали, а все сеноко силки, грабли, волокуши к сроку привели в порядок. Благодарность вот им от правления... А закончил председатель так: в этом году трудодень во семь рублей, в будущем — десять; в этом году у колхоза двадцать тысяч овец, в будущем — двадцать пять тысяч! Растет хозяйство. Хоть еще пятьсот человек в колхоз приедет — всем места и работы хватит. (Тут уж все зашумели — и старики, и бабы, и молодые!) Хитер, хитер старый товарищ! Ко всем ключики подобрал! И старики довольны — парься теперь в баньке хоть до беспамятства! И матери ра ды (сзади, за спиною, женский шепот: «Не всё дома, пусть 'и нас в поле ветерком обдует»), И благодарность от правления братьям Нефедовым всем пришлась по сердцу: за дело поблагодарили молодых кузнецов: хо рошие люди! Да, подобрал Доржиев ключики! И все же что-то большое и важное он не распахнул перед людьми! Овцы — овцами, баня — баней, а ведь про душевную жизнь людей забыл! Сосущее чувство, подобное ощущению голода, почти физически мучило Чубова. И вдруг взгляд его упал на Гомбоина. Учитель ворочал толстыми пальцами, и все в лице у него было напряжено: темные скулы, углы рта, глаза. Вот и Простокишина — сама соседям все высказала и председателя со вниманием выслушала, а глаза беспокойные, ждущие. Услышь сердце человека, Чубов, как слышишь пение жаворонка и голос ветра — услышь, загляни в душу, пойми'.. Все еще чего-то ждут от Доржйева. А он уже, видно, кончил. Берет -со стола какую-то бумажку, подносит к глазам. Ну да, кончил! Собирает ся читать заявления новоселов! Чья-то невидимая рука оторвала Чубова от печки, и он оказался у ближней скамьи. Он положил чуть дрожащие пальцы на ее спинку. — Правильно, верно сказал председатель. — Все в зале поверну лись на чубовский негромкий голос. — Верно — вперед идем. Невелика наша Голубая степь: за два дня на хорошем коне всю обскачешь — от Ингоды до Онона! Нет, невелика наша степь, а вперед широким шагом идет... На волжских гидростроителей, на алтайских целинников равнение держим... Свою вот племенную овцу вывели, самое тонкое, мягкое, неж ное руно стране даем... Будет у нас и двадцать пять тысяч, и тридцать, и сорок тысяч овец. И трудодень дойдет до пятнадцати, двадцати рублей. Все верно: и насчет ребятишек, и насчет бани... Только о чем помнить на до — для чего все это наше богатство, все, что строим? Для людей все это, чтоб лучше людям жилось, чтобы и сами люди становились умнее, чище, сердечней... Разве не это в мыслях у вас, товарищи? Совсем рядом с клубом, через речку, за железной оградкой лежит старый чабан Юндунов... За что погиб человек?.. Вот те двое... Разъезжа ли по степи, одичавшие от водки, деньги там-сям вымогали, на каждую копейку, каждую тряпку хищным вороньим глазом глядели. С этого на чалось... Грязи в аршин у них на сердце налипло... Да... Погиб старый, хороший человек — вот чем кончилось! Чужие нам те люди, люди без души и чести... Нет, не равняю с ними ни Зимогоровых, ни Лобанова, не
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2