Сибирские огни, 1958, № 12

Здесь так все переменилось. Чернявый селенгинский подросток-ча- ■бан стал известным поэтом, скромный учитель с глухих берегов Джиды— драматургом... Вместе начинали мы свой путь... А старик Золтоев все такой же, хотя уже сто томов написал. Ряв­ кнул на меня так, точно только вчера расстались: «Подавай-ка, Тудуп, Пушкина и Байрона, и свои степные песни неси... Новые! Ишь, лентяй!» Ты, сын, не просто тетради, не просто стихи мои сохранил, — ты живую душу мою сберег... Вот и матери сейчас гораздо лучше... Скоро мы вернемся в Голубую степь...» Через несколько дней отец и мать будут дома. И тогда — прощай, Жипкоча, и здравствуй, Иркутск! Да, вот тут-то Рабдан и сробел! Как сказать другу, что он едет в Иркутск — ведь чуть не целый год только и говорили о Нерчинске. А он решил ехать с Даримой! Медленно переступает косматый Арбагар позади овец. Опущены по­ водья. Широкополая шляпа всадника сдвинута на лоб. Рабдан Тудупов вечереющей степью возвращается с отарой в родную падь. Замечает ли он, что в плотный, словно припавший к земле, зной, врывается со всех сторон многокрылый ветер? Замечает ли, что на северной окраине степи, между тупыми и голыми зубцами Укырского хребта, попыхивают жел­ тые, точно осенние листья, полоски огня? Что небо над падью темнеет, набухая синими сгустками туч, и они клубятся, уплотняются, словно их взбивают, как масло, огромным, невидимым белуром? Замечает ли он, как темнеет степь, меркнут цветы и травы? Нет, напрасно вьются вокруг Арбагара лохматые собаки, напрасно вскидывают к всаднику умные, настороженные морды... Торопись, чабан, гони поскорей отару домой, к загону, торопись, по­ ка еще степные громы и молнии не сшиблись над тысячеголовой отарой и не погнали обезумевших овец по ночной степи. Торопись! Нет, молодой чабан не видит ни огненных отсветов приближающих­ ся молний, ни порохового мрака, охватывающего степь, ни тревоги вер­ ных собак. Он видит перед собою тонкие плечики Даримы, ее глаза — то на­ смешливые, то скрытные, то добрые, и думает об одном: они едут вме­ сте, вместе, вместе! Он готов кричать это «вместе» на всю степь, он готов петь это «вместе» земле и небу, он готов без конца шептать это слово про себя... Никогда раньше не встречались они так часто — Рабдан и Дарима. А теперь — или он к ней на ферму, будто с молоком на сепаратор, или она к ним в юрту-лавку, будто без чая остались. А на самом деле — один разговор у них: об Иркутске. И уж так ясно представляет себе Рабдан будущее, точно оно уж бы­ ло на самом деле: вот их отвозят на «Победе» на станцию; вот они- садят­ ся в вагон, вот они прощаются со своими, вот стоят у окошка, и мимо них проплывает родная степь — сопки, отары, цветы, облака, фермы... И что ни промелькнет: табунщик, ловящий коней, новый красивый дом, — мо­ жно повернуть голову, взять за руку и спросить: «Гляди, Дарима! Ты ви­ дела, Дарима?» Да, но нелегко будет с Даримой, нелегко. Другой раз не поймешь ее. Сегодня скажет так, а завтра по-другому. Сегодня скажет: «Поедем вместе, в одном поезде», а завтра: «Нет, я уеду одна, а ты приедешь потом, после!» Сегодня скажет: «Будем жить рядом, ну, через дом...», а завтра: «Нет, лучше в разных концах, а то будешь прибегать каждые полчаса —